— Даже так! — Аня совершенно не понимала, на что он рассчитывает. На свою телепатию, что ли? Больших денег там нет — это плохо. Очень плохо.
— С вами ничего не случится, Анна, — очень серьезно заявил Лоренц. — Если бы у меня были малейшие сомнения, я бы вас, конечно, не взял. Но никаких сомнений у меня нет. Все будет хорошо… Впрочем, я вас не неволю — вы можете ехать прямиком до Москвы, я сойду к ним один. Я прекрасно понимаю ваши страхи, на вашем месте я, наверное, боялся бы еще больше. Вы держитесь молодцом. Вы вообще молодец, Анна.
— Угу, — пробурчала она, очень надо сказать ободренная этими его словами.
— А беру я вас с собой по очень простой причине. Не знаю, поймете ли вы, надеюсь, что поймете. Мне нужен живой свидетель всего того, что сейчас происходит, понимаете? И того, что произойдет. Разумный свидетель, который потом смог бы все это толково описать. Вы нужны мне как своего рода летописец, если угодно. Собственно, поэтому я вам и рассказал о некоторых моментах моей жизни. Раз уж мы с вами встретились на этих перекрестках мирозданья, давайте увековечим эту встречу. Вы идеально подходите для этой роли: у вас хорошее перо, у вас мужской характер, вы достаточно объективны и никем не ангажированы. Я ангажирую вас.
Нет, Аня не понимала его.
— А зачем вам это? — искренне удивилась она.
— Зачем? — Лоренц навалился грудью на стол так, что его лицо почти приблизилось к Аниному. — У вас же шахматный ум, Анна, мужской шахматный ум, поэтому ответы на большинство вопросов вы знаете априори. У вас в сумочке книга об алхимии — я заметил ее, когда вы доставали паспорт. Так вот в этой книге есть много и обо мне. Много, но не все, а я хочу, чтобы было все. Если хотите, можете считать это обычным тщеславием. Боюсь только, что это для вас слабый аргумент.
Аня ничего не ответила. Она не понимала его. У нее не было никакого мужского, никакого шахматного, никакого ума, он ее явно переоценивал, у нее были заурядные бабьи мозги, сильно затуманенные последними событиями и рассчитанные исключительно на стандарты XXI века. И никакого хорошего пера у нее не было, — Бог обделил ее литературным талантом. Она сбилась с толку. Она давно уже сбилась с толку, хотя виду не подает. Какой из нее летописец, мама родная! Она статью-то путную написать не может, какая уж тут летопись! Или он вкладывает в это понятие какой-то переносный смысл? Какой? Она так и не поняла, чего он от нее хочет, а переспрашивать постеснялась.
Скоро объявили о прибытии их поезда. Они лифтом спустились на вторую платформу, куда скоро подтянулся дополнительный «Челябинск — Москва». По трансляции объявили, что из-за опоздания стоянка сокращена, и это вызвало взрыв пассионарности на платформе. С удвоенной скоростью пассажиры ринулись к своим вагонам, а Аня все крутила головой по сторонам, надеясь увидеть Птушко. Ан нет. Успел, не успел? Ладно, теперь уже поздно давать задний ход, теперь только вперед, и будь что будет.
У них был пятый вагон, и это опять оказался СВ. Аня подумала, что пристрастие к спальным вагонам, очевидно, передается у Лоренцев по наследству, и с этим ничего уже не поделаешь. Впрочем, если есть денежки, почему не пошиковать? Это она живет от зарплаты до зарплаты, и с этим, видимо, тоже ничего поделать нельзя. Они сидели и молча смотрели в окно, а когда поезд, наконец, тронулся, и Аня собралась заговорить с доктором об Оксане, Лоренц вдруг встал и вышел из купе.
— Я буду здесь, рядом, — предупредил он. — Мне нужно подумать, — и мягко задвинул дверь.
Аня осталась одна. Она сидела и чувствовала, что, закрыв дверь, он как бы отсек все то, что с ней было допрежь, от того, что ждет ее впереди. А что ее ждет? Господи, что ее ждет впереди?
Пришел проводник, забрал ее билет и скупыми мазками художника набросал головокружительные перспективы, которые перед ней открывались. Оказалось, что Аня может воспользоваться шахматами, шашками, картами и домино, что в вагоне есть чай и кофе, печенье и вафли, что при желании она может заказать по внутренней связи обед в вагоне-ресторане, и его принесут ей горяченьким прямо в купе. От всего этого она отказалась. Проводник включил радио, отрегулировал громкость. Когда он вышел, Аня выглянула в коридор. Лоренц стоял у окна, держа портфель в левой руке, и глядел в какое-то свое, только свое пространство, наполненное только его химерами. О чем он думал? Как он собирался в одиночку вызволять дочь? Ане было страшно от этой мысли, страшно и все тут. Ну что с этим можно поделать?
Как что — ехать до Москвы и постараться забыть все как дурной сон. Только ведь она не сделает этого, она сойдет вместе с ним, потому что доктор Лоренц приобрел над ней какую-то странную власть.