— Понял тебя. Но такие, как мы, Серёжа, сейчас государству не нужны. Тут мне один приятель рассказывал, как он оружие в Литву возил. Думал-думал, а потом в сумку спортивную сунул, свитерами и газетами прикрыл сверху и поехал. И спокойно проехал — никому дела нет. А деньги потом обратно в пакетах целлофановых вёз. А что сделаешь? Короче, раздербанили всё. Вакатин всё слил амерам. Вон, Филипп Комков у Бусинского работает, аналитику ему готовит. Противно, конечно… Куда деваться? Мы сами с некоторыми из них по безопасности дело имеем. Могут тебя кой-кому порекомендовать.
— Но я в охранники не гожусь, — усмехнулся Францев.
— Да нет, конечно, это не для тебя — с твоим-то опытом. — Николай Иванович задумался. — Но знаешь, у них амбиции большие. На международную арену выходят. О Вересовском слышал? Владелец заводов, газет, пароходов. Давай я тебя с начальником его охраны сведу. Чем чёрт не шутит? Сам понимаешь. Они у нас сейчас государство заменили. МотоВАЗ — слыхал?
— Коль, да не смогу я. Не смогу я ни на кого работать. Я на страну привык.
— Сергей, как ты не понимаешь, той страны уже нет! Ты, пока этого не поймёшь, не сможешь здесь жить. Как те иммигранты, которые в Париже под цыган и водку рыдали о потерянной России и всё надеялись на гибель большевиков. Может быть, тогда тебе уехать прямо сейчас? Ты же там как-то жил.
— Я русский человек, Коля. И я сюда вернулся. Да и смысла сидеть там не было уже.
— Ну тогда выбора нет. Надо встраиваться.
— Выбор всегда есть, — упрямо сказал Францев.
Николай Иванович, уже изрядно взволнованный, встал и начал расхаживать по комнате:
— Хочешь, я тебе скажу, как будет, когда ты обратно в структуру придёшь? Ты устроишься туда и будешь получать копейки, потом за полгода твой отдел семь раз сольют, перельют и расформируют обратно… Ни денег, ни уважения. И будешь ты сидеть и смотреть, как всё разваливается. Или тебя завалят бумажной работой, которая — не твоё, Серёж, согласись. В маленькой квартирке будешь жить с дочкой. Квартиры больше не дают — их покупать теперь надо. Опять деньги нужны. И немалые. Потом увидишь бывших коллег и обнаружишь, что они все — в каком-то бизнесе. И тебе всё равно придется где-то заработок искать, а это часто совсем не симпатично выглядит, как людям выкручиваться приходится. Конечно, выбор есть, Серёжа. Но в итоге ты придёшь к тому же, о чём я тебе говорю. Придёшь всё равно в ту же приёмную МотоВАЗа или другую — такую же. Только уже униженный придёшь.
— Ну не знаю, Коль…
— Да как ты не понимаешь! Сейчас выжить надо! Выжить, а не сломаться и не спиться. Чтобы никакой мерзавец над тобой не глумился, чтобы самому не застрелиться, глядя, как бандюки правят бал! Вон мне вчера сообщили: у нас парень был — спец по Афганистану, знал там всё и вся, на пуштунском говорил… Королём ходил, гоголем, всё у него схвачено было. Так умер он на днях. Никому стал не нужен, заболел, запил. И всё… Так что мой тебе совет: наступи на горло совести. Если хочешь — приказ. До лучших времён. Может, они ещё и наступят… Может, и наступят.
Францев молчал.
— Ну чего ты молчишь? — Николай Иванович смотрел на Францева с отеческим раздражением, как на нерадивого сына. — Я не помогу тебе, пока ты сам не поймёшь, что это жизнь посылает нам испытание. Если ты не выжил, то… ты — говно! — Он явно искал словечко покрепче. — Грош тебе цена, если не выстоишь.
Николай Иванович остановился у окна. Затем повернулся и продолжил с лицом, озарённым новой идеей:
— Послушай, я что подумал. Я сейчас еду на встречу с одним очень неглупым человеком — он философ, политолог, очень образованный, большая умница. Ты же у нас пока безработный, времени — полно, поехали. Посидим, поговорим, пообедаем, а заодно послушаем, что он тебе скажет.
Францеву было всё равно. Он не понимал, как ему дальше действовать, и согласился.
Глава 8. Левиафаны не умирают
Ехать было недалеко, в первый частный ресторан Москвы времён перестройки — «Кропоткинская, 36». Из-за столика в дальнем углу зала им поднялся навстречу плотный человек лет 50, с добродушным полным лицом. Большой лоб увеличивали глубокие залысины, глаза были умные, проницательные, с искорками юмора. Францеву он сразу понравился.