Так постепенно инициатива на собачьих уроках перешла в мои руки. Бери оказался способной и умной собакой. Когда ему исполнился год, он не только научился безукоризненно выполнять все команды, но и оказывать всем небольшие услуги. Мне он приносил носки, туфли, сигареты и другие мелкие предметы. Если жена отправлялась в магазин, Бери с удовольствием нес ее сумку. Во дворе он внимательно следил, чтобы мальчишки не обижали Алика, на защиту которого он иногда вставал так решительно, что мне и жене приходилось потом извиняться перед соседями.
Тем не менее, благодаря Бери, в семье стало намного веселее, а в квартире уютнее. Поистине — собака друг человека.
ОТУЧИЛА
Петр Андреевич получил повышение. По законам родного коллектива это событие полагалось обмыть. Последнее обстоятельство ставило Петра Андреевича в затруднительное положение. Дело в том, что он особого пристрастия к спиртному не имел. Однако, как человек отзывчивый, он не пошел против желания коллектива.
Это и принесло ему в дальнейшем немало горьких минут. Откликнувшись на приглашение к застолью несколько раз, он незаметно привык к этому и даже стал обижаться, если узнавал, что какое-то событие отмечали без него.
Жена с удивлением стала замечать происходящие в муже перемены. Его надо было спасать. Вначале она взывала к совести и сознательности супруга, затем пригрозила, что сообщит на работу — эффекта никакого. У нее опустились руки.
Однажды, когда Петр Андреевич едва приковылял домой и стал бессмысленно подпирать стены, она взорвалась:
— Явился — не запылился! Еле тепленький… Вот что, Петр. Не надо мне твоего высокого положения и большой зарплаты. Переходи лучше на свою старую работу. Посмотри, на кого ты стал похож. Похудел, под глазами мешки, по ночам мычишь что-то несуразное.
— Ну, знаешь ли, — вызывающе заявил Петр Андреевич, — это уже не пойдет. Хватила!
— Сам ты хватил! Будь она проклятая твоя водка! Ведь тебя все считают порядочным человеком, А ты? Ну, погоди…
Петр Андреевич невнятно что-то пробормотал и повалился на койку. Утром он со свинцовой головой виновато и покорно стал слушать продолжение вчерашней проповеди:
— Как тебе не стыдно? Раньше хоть дома бушевал, а теперь и соседям покоя не даешь. Стыд-то какой. Иди и сейчас же извинись перед Иваном Артемьевичем…
Петр Андреевич всполошился: «Еще расскажет на работе. Надо идти».
— Что же ты, батенька, буйствовать стал? — укоризненно встретил его сосед. — Вот полюбуйся на свою работу.
Иван Артемьевич показал пиджак, на котором на было ни одной пуговицы.
Петру Андреевичу почему-то стало холодно.
— Вы уж извините, — говорит, — не могу понять, как это случилось? Давайте я пришью.
— Спасибо, не нужно. Сам пришью. Зайди-ка лучше к Лапиным. У них ты, говорят, вазу какую-то об пол… Петр Андреевич вспотел.
— А, заявился? — хмуро встретил его Лапин.
Он собирал на полу осколки семейной гордости — вазу японского фарфора.
У Петра Андреевича затряслись руки, а в голове начало постреливать.
— Вы уж это, того… пожалуйста, я уплачу.
— Вазу, конечно, жаль, — отвечает сосед, — как-нибудь сочтемся. Ты лучше зайди к Красносельским. У них, говорят, ты целое окно высадил.
У Петра Андреевича подкосились ноги. Еле поднялся к Красносельским. А у них настоящий бедлам. Пол стеклянной крошкой усыпан, сквозняк, стекольщик возле окна хлопочет. У Петра Андреевича отнялся язык.
Из кухни раздался злой голос хозяина: «Кто там еще?» Петр Андреевич промычал что-то несуразное и выскочил из квартиры.
— Ну что, полюбовался на свою работу? — встречает ого жена.
— Что же мне теперь делать, Катя?
— Пить надо бросить…
На работу он в этот день, конечно, не пошел. Слег. Этакая дрожь его пробрала, что жена «скорую» вызвала.:
— У вас, голубчик, синдром похмелья, — сказала ему врач. — Это может привести к тяжелым последствиям.
И началась у Петра Андреевича, так сказать, новая жизнь. В этом ему активно помогала жена.
За какие-нибудь два-три месяца Петр Андреевич стал просто неузнаваем, а в доме воцарились покой и благополучие. Только мучает его совесть. Виноват перед соседями. Как-то говорит жене:
— Сколько тогда я им неприятностей причинил, а они никуда не пожаловались. Совестно в глаза смотреть.
— А что им жаловаться, — невозмутимо отвечает жена, — ты же у них не был и ничего не делал.
— То есть как «не был»? — опешил Петр Андреевич. — А пуговицы?
— Это Иван Иванович в химчистку собирался отдать пиджак, а там с пуговицами не принимают. Вот он их и срезал.