Деннисон, точно загнанный в ловушку, подчинился настолько, насколько позволяли расшатанные нервы и телесная немощь. С немалым усилием он добился от себя некоего подобия спокойствия. И рассказал старику, внимательно слушавшему и покуривавшему, все, что знал о великом американском хирурге, доброта которого помогла ему так скоро снискать благосклонность Пагани. Итальянец, слушая, пристально изучал своего гостя. От него не укрылось, как Деннисон ерзает в качалке, как сплетаются его пальцы и как время от времени непроизвольно сжимаются лицевые мышцы. «Неврастения, осложненная общим физическим упадком и преждевременным старением вследствие переутомления и напряжения, — продиагностировал он про себя состояние гостя. — Увы, весьма часто у американцев. Несколько недель здесь помогли бы больше, чем что угодно». И, вставляя слово то тут, то там, он непрерывно впитывал все, что знал Деннисон об Уитэме, который был его университетским товарищем в Будапеште много лет назад.
Наконец, полностью удовлетворенный, Иль Веккьо метнул выкуренную сигару в камин.
— Благодарю вас, — произнес он. — Эти новости очень ценны для меня. А теперь, чем могу вам служить? Почему вы отправились так далеко, ища меня, таинственный экспериментатор? Повелевайте мной. Вам нужно только заговорить.
Деннисон, внезапно получивший долгожданную возможность, побледнел. Он нервно заморгал, затем принялся теребить пальцами коротко подстриженные щетинистые белые усы.
— Я… Я… — и запнулся.
— Каково ваше желание? Полечиться у меня? Удалиться на какое-то время от мира? Говорите, не стесняйтесь. Все, что у меня есть, ваше.
С мгновение американец, которого переполняли чувства, не находил слов. Затем подался вперед в качалке. И воззрился в упор на Иль Веккьо заполыхавшими свежим огнем глазами.
— Это… это правда? — начал он едва слышно. — В самом деле правда то, что я узнал из письма Уитэма, что вы… что ваш опыт наконец удался?
— Мой опыт? Какой опыт? У меня в лаборатории постоянно проходит десяток-другой. — Взмахом руки он указал на дверь в глубине кабинета. — Какой именно интересует вас?
— Тот, который… он касается жизни и ее сущности. Бессмертие тела. Возврат юности. Вы нашли… Вы разгадали тайну?
Иль Веккьо нахмурился. Две глубоких складки пролегли меж бровей. С мгновение он разглядывал Деннисона, а тот в крайнем возбуждении вцепился в подлокотники качалки и едва дышал.
— А если и так? — внезапно спросил патриарх. — Что дальше?
— Так вы разгадали тайну? Скажите мне.
— Сказать вам? О чем вы спрашиваете. Допустим, я открыл жизненный принцип…
— Вы признаете это?
— О, да, да, да! — вскричал старик, впервые доведенный до заметного раздражения. — И что?
— То есть как — что? — поразился американец, чувствуя, как утрачивает самоконтроль. Он вскочил. — Вы постигли тайну, и еще спрашиваете меня, зачем она мне? Смотрите! — Он выбросил вперед свои дрожащие руки. — Я умираю! Верните меня к жизни!
В глубоко посаженных глазах Иль Веккьо затлел огонек, но он без движения сидел в кресле у стола.
— Я хочу жить! — сдавленно простонал американец. Хозяин предостерегающе поднял руку.
— Не так громко, — велел он. — Вы забываетесь, мой добрый друг. Кто-нибудь может вас услышать. Храните спокойствие.
— Но…
— Нет, нет, вы ничего не добьетесь неподобающей спешкой и нелепыми требованиями. — И старик опять улыбнулся своей мудрой, проницательной, полной терпимости улыбкой. — Ну-ка, — добавил он, поднимаясь, — позвольте налить вам кое-чего успокаивающего. — Он достал из погребка фляжку алой жидкости. Наполнил стакан, протянул. Но Деннисон отказался.
— Нет, нет! — вскричал он. — Мне это совсем не нужно! Это…
— Что же, очень хорошо, — сурово прервал его ученый. — Прекратим разговор. Вы изнурены. Не прогуляться ли нам немного по саду? Мои розы и…
— Умоляю вас, доктор, выслушайте меня! У меня очень мало времени. Возможно, гораздо меньше, чем вы подозреваете. Я тоже врач, и я понимаю. Зачем утомлять вас, перечисляя симптомы? Взгляните, каков я, и судите сами. Лишь собрав самые последние свои силы, я вообще оказался способен до вас добраться. И мне дорог каждый час. Каждая минута. Давайте поговорим.