Он дышит урывками, словно маленький ребёнок он тонет в собственной обиде. Но так как детской наивности он давно лишился, лимиты его терпения явно на исходе. Он растеряно осматривается вокруг, будто пытаясь вспомнить где он. Такой поворот событий даже Варуна выбил из колеи. Он усилием воли пытается взять себя в руки, после чего присаживается на землю. Маг завороженно кладёт мою голову себе на колени и гладит по волосам. Взгляд его устремлён далеко вдаль, словно перед глазами пролетает сама жизнь.
— Я любил… и хотел вечность разделить с тобой. Я любил. И люблю. Жаль только лишь я умею это делать по настоящему.
— Столетия спустя ты так и не понял, что натворил, — отвечает все тот же голос.
Такое чувство, что эти двоя используют меня для переговоров.
— Только ты и я против целого мира. Ты и я, — тараторит маг, — Я настолько любил, что не дал тебе застрять в небытие. Я собственными руками убил любовь всей своей жизни и заключил в маленькое тельце красного кардинала. И вместо благодарности ты все эти годы так и презирала меня? При первой возможности бросила меня! — губа мага предательски задрожала, однако не стоит обманываться грустью, за ней всегда следует испепеляющий все на своём пути гнев.
— Тебе и в этом теле не жить! — рычит он.
Страдалец тут же сменяется на привычного всем нам убийцу, и буквально сдерживая себя из последних сил на краю безумия, спрашивает:
— Если ты хорошо попросишь, я сделаю тебе одолжение, снова помогу переродиться! Слышишь меня, Оркид?
Но ее уже во мне нет. Словно никогда и не было.
Я перевожу взгляд на Бена, весь мой вид кричит о том, что я была права и что уже не будет «все хорошо». Что даже при самом лучшем раскладе меня ждёт смерть.
Он нервничает, ритмично сжимая и разжимая ладони. Его Челюсть сцепилась в замок до такой степени, что желваки заходили на шее.
Маг проследил за моим взглядом:
— Не переживай, рыжеволосая, я своё слово держу. Со мной приятно иметь дело, — с этими словами он кидает склянку с эликсиром Бену, — Спасай мать пока не поздно.
Я слышу его судорожный выдох, как же он был напряжен все это время:
— Значит вы выполните все, — он делает акцент на последнем слове, — свои обещания, — явно имея меня ввиду.
— О непременно! Когда я обманывал? — с этими словами он вытаскивает из кармана ритуальный кленок и заносит его высоко надо мной.
Зрачки расширяются, я вздрагиваю. Все происходит так быстро. Хруст. Боль.
Нескончаемая нарастающая агония утягивает куда то вниз. Перед глазами все плывет, а фигуры словно в замедленной съемке воровато перемещаются.
Вот Бен даёт знак будущей хранительнице, та хватает книгу. Ее ещё не успел убить Мирт, так как клинок был занят моей грудью. Да, и он верно забыл о девушке, стоит с придыханием взирает, как я плююсь кровью.
— Мой самый любимый момент, когда земля сжирает змей, что породила! — маг самодовольно делится впечатлениями с потирающими от удовольствиями руками слугой. После чего грубо проворачивает вулканическое стекло внутри меня и резким движением вытаскивает из груди, вызывая болезненный шок, что свинцовой плитой окончательно наваливается на меня.
Права была та старушка с фиолетовыми волосами, Зои, лес для кого то место силы, а кого то засасывает, как трясина.
Глава 43
Я томлюсь на медленном огне отчаяния, мысленно моля лишь об одном- обрести вечный покой. Изощренная пытка в стиле инквизиции, которую выбрал маг вызвала бы у охотников за ведьмами нескрываемое восхищение.
В конечном счёте от огромной потери крови, что фонтаном брызжет со всех щелей тьма начинает утягивать меня в свои холодные объятия. Но триединая Богиня, словно за поводья одергивает саму смерть, задерживая ее на пару секунд, милосердно давая возможность увидеть, что жертва моя не напрасна.
Внезапно, сам того не ожидания, словно призрак постепенно растворяется в воздухе маг. Сбитый с толку стремительными изменениями он ошалелыми глазами глядит на свои трясущиеся руки. Через них насквозь проникает лунный свет. Он отшвыривает ритуальный клинок, тот обиженно отскакивая от земли впаивается остриём в дерево. Варун кричит в отчаянии:
— Нет, нет! Этого не может быть! Как ты посмел, щенок? — зло смотрит на Бена, который торжествующе улыбается будущей хранительнице. Этот глубокий старик, уже слабо напоминает человека— высокий скелет обтянутый тонкой, словно папирус кожей. Он сотрясается от отчаяния, гнева и внезапной пронзающей все тело боли. Слабыми пальцами он пытается поднести склянку с Эликсиром к дрожащим губам, но все тщетно. Жидкость льётся мимо, шипящими струйками проникая глубоко в почву. Он падает, а на его теле горячими петлями вырисовывается последний иероглиф проклятия. Он складывается посланием, о котором ещё долго будут слагать легенды.