* * *
Еще раз ваш комментарий перечитала и хочу добавить ремарку насчет перенаселенности планеты. Заметьте, где обнаруживается эта самая перенаселенность и за счет чего она образуется. Чем более развита цивилизация-нация, тем меньше в семье детей. А самые многодетные люди в странах с низким уровнем жизни.
Но в истории немало примеров, когда именно в целях поиска новой территории для потомства армады варваров с традиционным укладом и распределением гендерных ролей завоевывали земли просвещенных и прогрессивных соседей. Можно сколько угодно спорить насчет равенства полов, но законы природы одинаковы как в первом веке так и в двадцать первом веке.
Выживает сильнейший и многочисленный. Хотя бы на время... пока не придет более сильный и по его голову. Всем нужна территория, природные ресурсы и приятный климат. Для чего? Распространение, расцвет... волны жизни. Хорошо описано у Льва Гумилева. Думаете, в будущем будет все по-другому? А если не дай бог, война и надо будет свой дом защищать... Кто это будет делать именно с оружием в руках? Мужчины или женщины. Ну, разве что люди, и правда, станут гермафродитами или научатся управлять роботами - солдатами. Не к тому ли идем?
* * *
- Раньше люди были чище и не читали эротическую чепуху!
- Так в советское время и не были доступны массе женщин фэнтези и любовные романы. На "Консуэло" и "Анжелику" из-под полы и тогда был огромный спрос. А когда хлынул поток карманных серий "Панорама", "Соблазн" и "Алая роза" - многие дамы крикнули: Урра! И взахлеб. Так же и дети... Если бы им сто лет назад показали компьютер и на телефоне игрушки, может, так же бы уткнулись в гаджеты вместо городков и салочек. Люди всегда одинаковы по своей сути.
Есть немного индивидуальностей над толпой или под толпой, кто-то смотрит со стороны справа или слева. Но для большинства потребителей меняется только форма игрушки, имена персонажей и манера подачи. Начинка "ширпотреба" всегда одна и тяга к ней заложена в человеческой природе, лежит в законе толпы. Избежать ее зова могут не все... или просто не хотят. Вместе теплее как-то, иллюзия защищенности, причастности к Общему.
Выжить в стае гораздо легче. И устоять перед захватчиком тоже, как ни крути. Стадность - залог выживаемости в эволюционном плане. Однако прогресс двигают вперед гении - одиночки, редкие индивидуумы, большие умы, пусть даже не очень добрые и гуманные. И опыты они подчас ставят именно на людских массах.
Старый афоризм:
Гении задумывают революции,
Фанатики их осуществляют,
А плодами пользуются подонки.
Инна Дулькина об известных писателях
О Франсуазе Саган:
"Как и Флобер, Саган пишет книги «ни о чем», сюжет – только повод воссоздать с помощью слов тихую, грустную, светлую мелодию, где чувствуется боль от одиночества, скука, страх жизни и отчаянные попытки его побороть"
Редактор Франсуа Легри рекомендовал главе издательства Julliard немедленно прочитать роман. Рене просмотрел рецензию: «У мадемуазель Куарез изящное перо, ее строки очаровывают и околдовывают, там мешаются порок и невинность, снисходительность и горечь по отношению к жизни, нежность и жестокость». Жюйяр взглянул на дату рождения: 1935 год. Значит, автору всего лишь 18. Прочитав несколько страниц, Жюйяр забывает, что хотел отправиться спать.
Наутро он звонит по указанному телефону. «Мадемуазель Куарез?» — «Барышня спит, — отвечает ему горничная. — Она вчера поздно вернулась домой». Жюйяр отправляет юной писательнице телеграмму в квартиру на бульваре Малерб и назначает встречу в издательстве. К 17 часам мадемуазель на черном бьюике приезжает на рю Университе.
«Это ваша история? Вы рассказали то, что пережили сами?» — спрашивает Жюйяр. «Нет, я все придумала», — отвечает застенчивая девчонка с короткой стрижкой. Рене вздыхает с облегчением. Значит, перед ним действительно писатель. И, возможно, она сможет придумать что-нибудь еще.
О Прусте:
«Пруст все переводит на территорию языка», — утверждает Жан-Ив Тадье. Любой контакт с реальностью — только повод для ее превращения в литературное вещество. Самые незначительные, смехотворные переживания можно вложить в оправу из слов и сделать объектом эстетического наслаждения. «Сам автор часто намеренно стирает себя, словно хочет сделаться прозрачным. Он не уделяет большого внимания своей личности, умаляет себя перед творчеством, которому отдал всю жизнь», — говорит Тадье.
По мнению Пруста, задача писателя — не рассказать читателю о своих страданиях, а с помощью слова показать, что помимо привычного мира существуют еще и другие; предложить ему старинное пенсне, дизайнерские солнечные очки или футуристический аппарат 3D — лишь бы тот допустил возможность, что его представления о жизни не являются единственно верными и возможными. И язык для достижения этих целей — чем-то похожий на индийские мантры для медитации, когда после четвертого придаточного смысл ускользает и остается только звук, ритм и чувство прекрасного, — подходит лучше всего. А самые интересные исследования о языке Пруста сегодня пишут японцы.
«Единственное настоящее путешествие, единственная настоящая возможность обновления — это не путь к иным ландшафтам, это возможность обзавестись иной парой глаз, посмотреть на мир глазами другого, сотен других, увидеть сотни вселенных, которые видит каждый из них, которыми является каждый из них», — писал Пруст. Сегодня эту цитату любят использовать во Франции на корпоративных тренингах, чтобы объяснить менеджерам важность эмпатии и способности рассматривать одну проблему под разными углами зрения.
В 2019 году во Франции впервые издали ранние рассказы Пруста, которые годами хранились в сундуке одного коллекционера. «Читая их, мы можем лучшее вообразить двадцатилетнего мужчину, который считал, что его постигло проклятие, — пишет Люк Фресс. — Меня потрясла психологическая драма, которая сопровождала осознание Прустом своей гомосексуальности».
Об этих переживаниях сегодня с восторгом и благодарностью читают французские подростки. Чаще всего их знакомство с творчеством писателя происходит на каникулах. Как это случилось с литературным критиком журнала Psychologies magazine Кристиллой Пелле-Дуэль: «Я читала Пруста на пляже в Бретани. Одновременно открывала для себя автора и его любимый пейзаж. Я словно испытывала то же, что и он. Это было потрясающе. Могу только посоветовать сегодняшним подросткам повторить мой опыт». О том же рассказывает Жером Бастианелли, директор Музея на набережной Бранли в Париже: «Я открыл для себя Пруста подростком и до сих пор могу с уверенностью утверждать: никто так не излечивает от горестей несчастной любви, как Пруст. Я читал книгу „Под сенью девушек в цвету“ и не мог поверить: ну как он может в точности знать то, что я чувствую?»
Пруст — как мало кто еще — умеет вызвать у читателя чувство, что все написанное имеет к нему самое непосредственное отношение. И, как опытный психоаналитик, вызывает желание рассказать ему о своих «мадленках» — счастливых детских воспоминаниях — и тайных страхах. Сам Пруст, например, когда был ребенком, боялся, что ему отрежут его красивые локоны (разумеется, отрезали).