Мне нравилось смаковать это слово, с ним ассоциировались образы древних фолиантов, дымящихся реторт и вместе с тем ощущение собственного могущества, как возможности управлять своей и чужой судьбой, даже переплетая их вместе, исполнять все сокровенные желания. Вот если б я так могла... одарила бы человечество бессмертием, как огнем Прометей. Правда, героя греческих мифов боги наказали за самодеятельность, боги вообще любят наказывать непослушных "детей", которые нарушают правила.
Нижняя картинка была написана в более ярких тонах. Называлась она «Изгнание из рая». И на ней светлоликий Ангел в сверкающих одеждах огненным мечом преграждал путь мужчине и женщине. Мужчина распростерся ниц, обхватив буйную голову руками. Вся его красивая мускулистая фигура согнулась, выражая полное отчаяние. Но женщина… Настоящая бунтарка!
Она стояла, горделиво выпрямившись, спиной к зрителю и глядела прямо на Ангела. Лица ее не было видно, но я почему-то знала, что оно хранит выражения спокойного достоинства. Наверно, у нее было очень красивое лицо…
Вечерами, перед тем как заснуть, мы с бабушкой пели старинные «проголосные», как их называла бабуля, песни про одинокую рябину, удалого Хас-Булата и многие другие. Тогда я думала, что это народные песни и лишь недавно узнала их авторов – русских поэтов: А. Аммосова, И. Сурикова и М. Исаковского.
Если папа бывал в хорошем расположении духа, а это случалось довольно часто, он тоже что-нибудь напевал. Некоторые его песни, судя по маминым рассказам, даже доводили меня до слез. Зная мои слабости, отец нарочно выводил как можно жалостливее: «Враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью…». А я так живо представляла себе печаль одинокого солдата, что прошел всю войну и вернулся на пепелище вместо дома, что на глаза наворачивались слезы, и мама вступалась:
— Гутов, хватит уже мучить ребенка!
Еще, помню, была песня о детстве. И опять я со слезами допытывалась у папы: «Ну, куда же оно уходит - детство? И как найти нам средство, чтобы попасть туда...» Тогда мне казалось, что детство – это маленькая грустная девчонка, моя лучшая подружка. Так страшно, что придется расстаться с ней навсегда.
— Куда же оно уходит, папа?
Он смеялся и успокаивал меня. Рассказывал про снежного человека, про далекие планеты, еще про леших и домовых. Папа выдумывал для меня сказки. Я очень любила их слушать. Так же быстро как бабушкины песни запомнила я молитву Ангелу-Хранителю, а вот баба долго учила ее вслух по бумажке. Потом так же вслед за бабулей я стала читать на ночь коротенькую охранную молитву:
Ложусь я от Духа Святого,
На мне печать Христова,
И Богородицын сон,
Ложусь я со крестом.
Кто такой Христос я уже знала. Это был Боженька, который спустился на землю к нам, и которого злые люди прибили гвоздиками к деревянному кресту. Так рассказывала старенькая мамина родственница тетя Домна перед тем как меня саму окрестить. Это произошло не в церкви, а в ее же доме.
Домна была монашкой и знала, что нужно делать. До сих пор помнится тот день. Когда начались таинственные приготовления – наполнили таз водой, достали толстую ветхую книжицу и распятие – я вдруг чего-то испугалась. Очень ясно помню чувство необъяснимой паники, мне хотелось спрятаться, убежать, будто меня ожидало что-то нехорошее и страшное. Я прижималась к маме и рыдала навзрыд.
Потом меня все-таки искупали в освященной воде, прочитали надо мной какие-то особые слова, надели на шею оловянный крестик. Я устала, притихла и вскоре заснула. А мама рассказывала потом, как Домна ругала ее, мол, раньше надо было окрестить ребенка. Будто бы вокруг полным-полно бесов, которые ой, как охочи до невинных детских душ. Интересно думать об этом сейчас. Какому бесу приглянулась моя маленькая душа? Может, он-то и плакал во мне, не желая расставаться…
А мне тетя Домна сказала так:
— Теперь за правым плечом твоим Светлый Ангел. Молись ему, и он всегда поможет и защитит.
Я недолго носила простенький свой крестик. Цепочки быстро темнели, а с веревочкой было не очень-то гигиенично, как сказала мама. Я сняла его и задевала куда-то. В доме прошел ремонт, из комнат выносили все вещи. Долго искала потом свой крестильный крестик, но найти уже так и не смогла.
Меня никогда не занимал вопрос: «Есть Бог или нет?» Его существование было таким же необходимым и естественным, как мое. Жил Он высоко на небе и был похож на доброго дедушку. И я только один раз упрекнула Его, только один раз запретила ему быть.