Тогда я уже училась в школе и считалась одной из лучших учениц нашего класса. У меня даже сохранилась медаль из фольги с надписью «Лучшему ученику». В то время я даже не подозревала, что, прощаясь со школой, получу медаль настоящую – будто бы золотую.
К своей учебе я поначалу не относилась серьезно. Мне всегда хотелось быстрее покончить с домашним заданием и убежать на улицу. Было пролито немало слез, был вырван не один лист из линованных тетрадей, пока я не привыкла делать все упражнения на черновике.
Только после дотошной маминой проверки, исправив все недочеты, я могла переписать задания «набело». Больше всего на свете я ненавидела контрольные по математике. До сих пор помню классную доску, выкрашенную черной краской и белую полоску мела на ней. Полоска разделяла задачи первого и второго варианта. При виде этой мелко исписанной доски меня бросало в дрожь. Я уже слишком хорошо знала, что ждет меня, если я не выполню все задания верно.
Родители хотели гордиться мной. Дочка их, то есть я, подавала неплохие надежды. И мне просто нельзя было не стать отличницей, первой всегда и во всем. А дочь эта делала ошибки в диктантах и не умела мыслить логически, решая «математику». Когда за одну из контрольных я получила «четверку», мама просто отлупила меня веником.
А когда история повторилась, мама достала из моего ранца резиновую скакалку, которую я всегда носила с собой в школу, на перемене мы с девчонками могли без устали играть в «одиннадцать». Нужно было совершить одиннадцать видов прыжков разной степени сложности. Я всегда мастерски справлялась с этими выкрутасами.
И вот, когда увидела свою скакалку в маминых руках, что-то будто оборвалось у меня внутри. Страх боли был вторым страхом, который я испытала за свои девять лет.
Оставшись потом в комнате одна, я строго сказала вслух, вытирая слезы:
— Тебя нет, Бог! Нет тебя! Я в тебя больше не верю. Мне было так плохо, а ты даже не смог за меня заступиться.
И я не верила в него целый день, а когда ложилась спать, уже автоматически прочла вечернюю молитву. Да, и какая разница, верю я в него или нет, если он все равно существует. И, наверно, у него были свои причины промолчать в тот вечер.
С мамой мы помирились уже на другой день. Почему-то не могла долго обижаться на нее. Она ведь была моей мамой, она кормила и одевала меня, она была сильнее и без нее я не смогла бы прожить. И еще, это была моя жизнь, и другой у меня не было. Но тот страх не исчез. Он свил себе гнездышко где-то глубоко внутри меня и время от времени расправлял крылья. Узнав очередную оценку за диктант или контрольную, я либо облегченно вздыхала, либо…
Помню, это случилось в субботу. Я снова получила «четверку» по математике. Я отчетливо вижу, как нарочито медленно шла из класса в «раздевалку», как надевала свое серое пальто и «чернобурковую» шапку. Потом медленно-медленно шла по длинному школьному коридору. Мне не хотелось идти домой. Первый раз в жизни мне не хотелось приближаться к дому. Вот если бы эта заснеженная дорога была бесконечной, и я бы все шла и шла по ней…
Но как я ни замедляла шаг, все равно мне пришлось подойти к дому. Я еще постояла немного перед расчищенной от снега дорожкой, что вела к воротам. Больше мне некуда было идти. Ни папе, ни бабушке я почему-то не могла рассказать о своих тревогах.
Да это просто невозможно было даже представить - пожаловаться на маму. Неслыханное дело – мне жаловаться на маму! Кто она и кто я? И вот я снова вернулась домой с «четверкой». Странно, иногда настраиваешься на самое худшее, а оно проходит мимо, будто не заметив тебя. В тот день мне не попало за мою оценку.
А папу я очень любила. Ведь он никогда не обижал меня, с ним всегда можно было поговорить на разные интересные темы, которые не касались учебы. Летом мы вместе ходили в лес, собирали ягоды или грибы. Зимой катались на лыжах. Папа даже завел специальную тетрадку. Она называлась «Наташа и спорт».
И в ней тщательно фиксировались результаты моих тренировок по прыжкам в длину, бегу и лыжным «кроссам». Правда, вскоре папе наскучило меня контролировать, а сама я была слишком неорганизованна. Тетрадка так и осталась чистой больше, чем наполовину.
Будучи еще в "детсадовском" возрасте я услышала однажды, что мама собирается уехать обратно к своей маме – второй моей бабушке. В тот день я подкралась к папе и тихонько сказала, что никуда не поеду и останусь жить с ним. Теперь думаю, рад ли был он моим словам? Если рад, то почему во время одной из ссор с мамой кричал: «Забирай Наташку и уматывайте!» Может, когда я тайком подслушала это, во мне и поселился третий мой страх – страх, что я никому не нужна, что никто здесь не любит меня.