Мне казалось, что родители хотят иметь умную, послушную, талантливую девочку-куколку, обязательно круглую отличницу и активистку. А что если я не смогу быть такой, какой они хотят видеть меня, что если я не удержу планку и разочарую их!? И если я не нужна своим родителям, кому вообще я могу быть нужна в этой жизни? Наверно, это был самый мой большой и мучительный страх.
Но одной-то быть очень трудно. Невыносимо трудно. И я стала придумывать себе другую жизнь. Там я была самой лучшей, самой любимой. Там у меня все всегда получалось, как надо.
Постепенно я увлеклась игрой в воображение и населила свой придуманный мирок говорящими животными и растениями, героями сказок. А потом я начала читать книги, и, попав в страну Сладких Грез, сделалась ее добровольной пленницей. Реальность быстренько отошла на второй план, я научилась жить чужими, придуманными жизнями.
Вместе с героями моих книг я путешествовала, сражалась, страдала и радовалась. Дома была отличная библиотека. И, едва выучившись читать, я кинулась к книгам как голодный к хлебу. На деревянных полках я нашла добрую пищу своим пробудившимся фантазиям.
Я обожала исторические романы, приключения, фэнтези, повести об индейцах и пиратах. Я глотала одну книгу за другой без разбора, лишь бы получить новые впечатления, как можно красочнее обустроить Придуманный Мир. Вместе с Тарзаном я пробиралась в джунглях, с Робинзоном бродила по острову, с Гаттерасом бороздила моря. Уже в третьем классе я перечитала почти всего Жюля Верна и Фенимора Купера.
А реальная моя жизнь оставалась серой и тоскливой. Я с большой неохотой покидала Мир своих Фантазий, чтобы вернуться в суровую действительность.
— Почему не вымыла посуду?
— Ты уже большая, следи за домом! Пришла из школы – подмети пол!
— Почему у Кушмановой «пять» за диктант, а у тебя «три», давно скакалкой не получала?
— Опять сидишь за книжкой с умным видом, лучше решай примеры или повтори правила по русскому.
Хуже всего было, когда меня сравнивали с кем-то, когда мне ставили кого-то в пример. Говорили, что кто-то способнее и старательней. И мне хотелось вывернуться наизнанку, но убедить родителей и себя в том, что я тоже на что-то годна. Мне так хотелось заслужить их любовь.
Я пыталась быть лучшей в глазах родителей и злилась на тех, кто вставал между нами. Вот так потихоньку во мне прорастали зависть и недоверие. От соседки по парте я начала закрывать локтем свои записи. На вопрос о правильном написании какого-нибудь слова в диктанте, я часто отвечала: «Не знаю», а сама уверенно выводила нужные буквы. Уже в начальной школе я познала дух соперничества и досаду поражения.
Когда я еще с трудом читала по слогам, мама при мне однажды восхитилась трудолюбием моей одноклассницы. Эта девочка рассаживала вокруг себя кукол и читала им вслух. Мама хотела, чтобы в классе я читала самое большее количество слов за минуту. И я сделала это. И навсегда «прилипла» к книгам. А теперь эта страсть ставилась мне в упрек!
По мнению родных, я слишком неохотно помогала по хозяйству! Но как же трудно мне было возвращаться из Придуманного Мира обратно к учебнику или горе грязной посуды. И вот как-то раз, переписывая с доски математическое задание, я допустила ошибку. Дома мама спросила, не подводит ли меня зрение и я с радостью ухватилась за этот оправдательный предлог.
— Ну, раз ты плохо видишь, попрошу, чтобы тебя пересадили за первую парту.
Когда я по невнимательности ошиблась снова, мама решила, что меня нужно показать окулисту. И я даже не пыталась спорить. В моих ошибках оказались виноваты глаза. Это они все портят, мешают мне быть самой успевающей ученицей.
У меня нашли небольшую близорукость и выписали очки. Правда, надевала я их в классе изредка. Необходимость в них возникала лишь на математике, когда от напряжения и страха перед черно-белой доской с задачами все плыло передо мной и зрение становилось нечетким.
У мамы скоро должен был родиться ребеночек. Я очень этого ждала и каждый вечер, ложась спать, говорила о нем с Боженькой.
— Господи! Прости меня, пожалуйста, что я не умею молиться тебе так, как нужно. Но пусть у мамы родиться здоровый, хороший малыш. Лучше, конечно, девочка. Но можно и мальчик. А еще пошли мне, пожалуйста, какую-нибудь настоящую молитву, чтобы я смогла ее выучить и молиться тебе правильно. А также прости меня за все, что я делаю не так, и помоги мне в учебе.
Когда его назвали Родионом, я возмутилась. Мне казалось, что это имя колючее, жесткое. Не то что Андрюша – ласково или Саша – мягко. Но родители оригинальным образом сделали выбор: бросили в папину шляпу записочки с именами. Там была даже экзотика типа «Эдика», а вытащили все равно «Родьку». Теперь даже не представляю, как можно было бы назвать его иначе. Милый мой братик!