Господи, неужели это происходит со мной! Я замерла от удовольствия и удивления. Циничный, ироничный, самодовольный, амбициозный… Сейчас он называл меня чудом, солнышком, говорил еще столько милой ерунды. Он целовал мои волосы, ласково заглядывал в глаза. А потом вдруг спросил, что я отвечу ему. Но, разве он что-то спрашивал? Я вдруг вспомнила все его философские рассуждения о любви, что это все лишь привычка, выдумка, физиологическая потребность и мне захотелось вдруг больно ужалить.
– А помнишь… вот ты тогда говорил… Может, поменяться ролями. Вообще, чего ты от меня хочешь?
– Я ошибался. Я многого не знал. Каждый человек нуждается в заботе, в понимании, в любви. Я хочу, чтобы меня любили, чтобы я был нужен кому-то.
– Но ты ведь не любишь меня, Сережа?
На секунду он задумался. Отвел глаза. И я до сих пор благодарна ему за ответ.
– Нет, не люблю.
Ну, зачем же я спросила его об этом? Зачем спешила все расставить по местам? Может, тогда я и сломала росточек того чувства, что проклюнулось в его душе. Чувства тихой нежности и теплоты между нами.
Вообще, зачем нужны все эти пустые, высокопарные слова? Зачем я всем событиям спешу дать оценку, все разложить по полочкам, вставить в привычную схему? Я слишком категорична, вижу лишь черное или белое, а сколько оттенков, полутонов может существовать между этими гранями.
Кажется я разрушила какую-то удивительную тайну между нами, даже не раскрыв ее для себя. Я так привыкла всему находить объяснение, всюду искать скрытую подоплеку, подвох. Привыкла держать наготове оружие для самозащиты – тот же цинизм, насмешку.
Тысячи масок наготове, чтобы, не дай Бог, не разглядели за ними мое испуганное лицо, надежду - вопрос в глазах: «Может быть, ты будешь моим другом, моим мужчиной? Может, именно ты поймешь меня и будешь рядом со мной, не подведешь, не обидишь?»
Ну, хватит! Отключим эмоции и посмотрим на факты трезво. Сережа нравится мне. Он интересен мне, и я тоже ему интересна. Мы в чем-то похожи. Какие отношения возможны между нами? Хочу ли я быть его девушкой? Я дала понять ему, что прошедшей ночью не произошло ничего особенного. И постаралась себя убедить в этом.
– Мы просто поделились друг с другом избытком тепла.
– Я удовлетворила свое любопытство. Он прогнал скуку.
– Мы поиграли в чудесную игру прикосновений, подарили друг другу нежность.
– Я боюсь верить ему. Боюсь наткнуться на обман и насмешку. Вот что самое горькое и печальное. Я боюсь любить.
21 декабря
Баба Нина умерла. Я разговаривала с мамой по телефону, плакала прямо на вахте общежития. Слезы лились сами собой, приносили облегчение и покой. Словно с нас разом сняли каменную плиту, и мы можем дышать полной грудью. Вспомнила свечи перед иконами в церкви, свои горячие, жадные молитвы. Я просила у Тебя позволить ей уйти тихо и просила прощения за свою просьбу. Ты услышал меня, Господи, ты всегда меня слышишь.
Опять не спала ночь, многое вспоминала. Когда бабушка еще была здорова у нас сложилась зимняя традиция - собираться в ее доме и всей семьей стряпать пельмени. Мы с Родькой еще с вечера предвкушали, как весело, шумно и беломучно пройдет следующий день. Мы придем в ее дом примерно к десяти утра. Бабушка при нас торжественно откинет ситцевую занавеску и достанет с полки древнюю сельницу - выдолбленную из цельного куска дерева широкую чашу для заведения теста.
В центр отполированной прикосновениями нескольких поколений, почерневшей от времени сельницы горкой будет насыпана мука, морщинистые руки бабушки сделают в ней небольшое углубление, куда разобьют пару яиц, добавят соль и немного воды.
Пока тесто замешивается, мы рассаживаемся вокруг стола согласно своему статусу и роли в будущем ритуале. Папа будет скатывать из кусочков теста длинные колбаски-жгуты и резать их на колечки толщиной в сантиметр, мама станет эти колечки раскатывать скалкой, а мы с братом начинять фаршем и защипывать.
Заготовив нам материал для работы, папа, конечно, присоединится к лепке и станет добродушно посмеиваться над корявыми пельмешками Родиона, покажет пример идеально аккуратных и красивых "ракушек" - хоть на доску почета фотографируй. Бабушка присыплет мукой противни и станет поправлять ряды пухленьких мягкогубых шариков. Завяжется разговор, и когда два противня заполнятся, можно будет ставить воду для пробы.