Однако существует феномен, не упоминаемый в отчётах о Сен-Жермене, – перехват писем в почте, что, по моему мнению, можно отнести к самым замечательным вещам, о которых я когда-либо свидетельствовал. Подробно об этом рассказано в ЛСД, 1:35-37, но я попытаюсь изложить в нескольких словах. Я приехал из Нью-Йорка в Филадельфию навестить Е.П.Б., поскольку позволил себе немного отдохнуть после того, как закончил обзор прессы о книге "Люди с того света". Намереваясь пробыть здесь только два или три дня и не зная своего филадельфийского адреса, я не оставил инструкций для пересылки моей почты; но видя, что она настаивает на продлении моего визита, я пошёл в местное почтовое отделение, дал адрес её дома и попросил, чтобы мою почту пересылали туда. Я ничего не ожидал, но так или иначе был вынужден это сделать. В тот же день письма из Южной Америки, Европы и некоторых западных штатов были доставлены почтальоном по адресу Е.П.Б., написанному карандашом на каждом конверте. Но – и это подчёркивает очевидную ценность феномена – нью-йоркский адрес не был вычеркнут, нью-йоркский почтовый штемпель не появился на оборотной стороне конвертов, как доказательство, что они дошли по адресу, известному моим корреспондентам. Даже не имея особых знаний о почтовых делах, можно понять большую важность этих деталей. Теперь, при вскрытии писем, которые я получил таким способом во время моего двухнедельного посещения коллеги, я нашёл во многих из них, если не во всех, записки, написанные тем же самым почерком, какой был в письмах, полученных в Нью-Йорке от Учителей; они были сделаны или на полях, или в любых других пробелах, оставленных авторами писем. Записки представляли собой или некоторый комментарий к характеру и мотивам автора, или касались дел общего содержания, связанных с моими оккультными исследованиями.
Многие свидетельства говорят о важной роли Сен-Жермена, которую он играл в текущей политике нескольких государств. Говорят, что он имел непосредственное отношение к вступлению на российский престол императрицы Екатерины. Он был близким другом прусского Фредерика Великого, французского Луи XV, ландграфа фон Хессена, многих принцев и других известных аристократов. Много лет он занимал важное место в общественной мысли различных дворов и наций, но в 1783 году внезапно исчез из поля зрения с той же самой таинственностью, какой сопровождался его выход на сцену. У нас вообще нет никакого свидетельства о его смерти, за исключением заявления его друга принца Гессен-Кассельского, что он умер в 1783 году, проводя некие химические эксперименты в Эккренфёрде в Шлезвиге. Нет абсолютно никакого исторического свидетельства о последней болезни или смерти человека, который много лет возбуждал дворы Европы, ни одного слова о передаче предполагаемого колоссального состояния в драгоценных камнях и золоте, принадлежавшего ему. Как говорит Леклэр: "Человек, у которого была столь блестящая карьера, не может быть аннулирован так внезапно, чтобы исчезнуть в забвении".
Кроме того, тот же самый автор говорит: "Сообщалось, что у него была очень важная встреча с российской императрицей в 1785 или 1786 году. Рассказывали, что он явился принцессе де Ламбалль, когда она была перед революционным трибуналом, незадолго до того, как палач отрубил ей голову, и в 1793 году – Жанне Дюбарри, любовнице Луи XV, в то время как она ждала фатального удара. Графиня д'Адемар, умершая в 1822 году, оставила примечание, датированное 12-м мая 1821 года, прикреплённое булавкой к основной рукописи, в котором она говорит, что видела месье де Сен-Жермена несколько раз после 1793 года, а именно, при казни королевы (16 октября 1793 г.); 18-го брюмера (9-го ноября 1799 г.); на следующий день после смерти герцога Энгиенского (1804 г.); в январе 1813 года и накануне убийства герцога Беррийского (1820 г.)". Нужно заметить в этой связи, что эти позднейшие посещения графини д'Адемар после исчезновения у принца Гессен-Кассельского и его мнимой смерти, возможно, были осуществлены так же, как делал Учитель, посещая меня в Нью-Йорке, – в спроецированном астральном теле. В статье м-с Купер-Оукли цитируются "Мемуары" Грэйфера, где утверждается, что Сен-Жермен сказал ему и барону Линдену, что он должен исчезнуть из Европы приблизительно в конце 18-го столетия, найти себе прибежище в районе Гималаев, и добавил: "Я отдохну; я должен отдохнуть. Ровно через восемьдесят пять лет люди снова увидят меня. Прощайте, я люблю вас". Дата этой встречи может быть приблизительно определена из другой статьи в той же самой книге, где сказано: "Сен-Жермен был в 1788, или 1789, или 1790 году в Вене, где нам была предоставлена честь встретиться с ним". Если мы возьмём первую дату, то восемьдесят пять лет приводят нас в 1873 год, когда Е.П.Б. прибыла в Нью-Йорк, чтобы найти меня; если – вторую, то эти восемьдесят пять лет совпали бы с нашей встречей в Читтендене; если – третью, то это дата основания Теософического Общества и начало работы над "Разоблачённой Изидой", в которой, по моему глубокому убеждению, Сен-Жермен был одним из соавторов.
Таким образом, очень кратко, но всё же, надеюсь, добросовестно я проследил связь между этими двумя таинственными персонажами: Сен-Жерменом и Е.П. Блаватской, как я полагаю, – вестниками и агентами Белой Ложи. Один был послан, чтобы помочь в координации сходящихся линий кармы, которые должны были вызвать политический катаклизм 18-го столетия со всеми его ужасными последствиями и выпустить моральный циклон, который очистил бы социальную атмосферу мира. Другая прибыла, чтобы возвестить через наше Общество новое царство духовной мысли, когда материализм должен был встретиться со своим Ватерлоо.
"Теософист", 1905 г.
Пер. с англ. С. Зелинского
Г. С. Олкотт
ИСЦЕЛЕНИЯ В КАЛЬКУТТЕ
17-го февраля [1883 года] я снова был в пути, плывя на французском почтовом пароходе "Тибр" до Калькутты. Благополучно закончив путешествие, я прибыл 20-го числа к месту назначения и остановился во дворце Боитакхана махараджи сэра Джотендра Мохун Тагоре. Его дом фактически превратился в больницу, поскольку был битком набит больными, пришедшими ко мне для лечения, и их сочувствующими друзьями. Одним из моих первых пациентов был мальчик-эпилептик, с которым ежедневно случалось по пятьдесят-шестьдесят припадков. Его болезнь, однако, быстро уступила моим месмерическим пассам, и на четвертый день конвульсии полностью прекратились. Было ли излечение окончательным, я не знаю; возможно, и нет: кажется маловероятным, чтобы глубоко укоренившиеся причины, ежедневно вызывавшие такое количество припадков, могли быть полностью устранены за несколько дней; нужно было бы поддерживать лечение на высоком уровне, вероятно, в течение недель, когда можно было бы сказать, что здоровье полностью восстановилось. До сих пор так оно и было, насколько мне известно. Эпилепсия – одна из самых страшных болезней, в то же самое время одна из тех, которые наиболее успешно поддаются месмерическому лечению.
Кроме этого было много других, не менее интересных случаев. Среди них молодой брамин, вероятно, двадцати восьми лет, страдающий в течение двух лет от паралича лица, вынужденный спать с открытыми глазами из-за невозможности закрыть веки, и неспособный высовывать язык или использовать его для речи. Когда спросили его имя, он смог издать только жуткий горловой звук, поскольку язык и губы не контролировались им. В большом помещении, предоставленном мне для работы, я стоял в самом его конце, когда привели этого пациента. Сразу за порогом он остановился для обследования моей комиссией. Когда история болезни была точно записана, они оставили больного в покое, он же стоял и смотрел на меня с напряжённым выражением. Затем он кратко обозначил жестами характер своего недуга. Я чувствовал себя тем утром в полной силе; мне казалось, что я смог бы месмеризировать даже слона. Подняв свою правую руку и кисть вертикально, и зафиксировав взгляд на пациенте, я отчётливо произнёс по-бенгальски: "Исцелись!" В то же самое время я переместил руку в горизонтальное положение и направил кисть на него. Это было, как если бы он получил удар электрическим током. Дрожь пробежала по его телу, глаза закрылись и открылись снова, его так долго парализованный язык высунулся и втянулся обратно, и тогда он, громко и радостно крича, устремился вперёд и бросился к моим ногам. Он обнял мои колени, затем, поставив мою ногу себе на голову, излил свою благодарность в многоречивых сентенциях. Сцена была настолько драматична, и лечение – столь мгновенным, что каждый человек в комнате разделил чувства молодого брамина: не было никого, кто остался бы с не увлажнившимися глазами. Что очень показательно, они – не родственники.