Гораздо сильнее взволновало меня обращение Персиваля. Не было никакой необходимости играть заботливого мужа именно сейчас, среди посторонних, но он всё равно назвал меня с излишней фамильярностью и простотой «дорогой», словно имеет право меня так называть. Более того, он сказал это так нарочито небрежно, что можно подумать, давно использует это обращение и оно успело превратиться в закостенелую привычку и набить оскомину, так что уже не чувствуешь никакого трепета. Волна отвращения захлестнула меня, как только до моего слуха долетело это властное «дорогая». Будто я была его вещью, которой можно назначить цену. С таким же выражением лица и такой же интонацией в голосе он мог сказать мне «моя собственность», и смысл от этого ничуть не изменился бы. Неужели я почувствовала бы такое же негодование, назови меня так мистер Дрейк? Или его «моя дорогая» было бы мне приятно? Я пыталась вспомнить, называл ли меня как-то ласково мистер Дрейк в прежние дни, но так ничего и не вспомнила. Если и называл, то теперь это не имело никакого смысла.
Но вскоре мои мысли отвлекло созерцание города, и я забыла о своём раздражении. Мы наняли экипаж, и я, ничего не спрашивая и ничего не говоря, всю дорогу смотрела в окошко, пытаясь охватить сквозь маленький квадрат весь город целиком.
Он был значительнее степеннее и спокойней респектабельного Лондона, гораздо чище и красивее. Я была в Бате ещё девочкой, и мои прежние впечатления о городе не были похожи на мои впечатления о нём теперь. Извилистая река, протекающая сквозь весь город, не дробила его на две противоположные части, как это было с шумной и мутной Темзой в Лондоне. То и дело я выхватывала взглядом буйные пятна зелени, и робкое солнце, выглядевшее из-за облаков, высвечивало для меня разноцветные крыши домов, прежде казавшихся одноцветными. Бат был гораздо ярче туманного Лондона и ярче любого английского города вообще. А еще он был едва ли не единственным городом в Англии, сохранившим римское наследие. Римляне знали толк в праздности, и это качество, казалось, передалось сквозь века современным жителям. И правда, время здесь ощущалось не таким быстротечным, как в Лондоне, или вязким, застрявшем в одной точке, как в моем отчем доме, — оно текло степенно, не торопясь, не слишком усердствуя. Горожане ступали так, словно им некуда спешить, стаи белоснежных лебедей на голубой глади Эйвона, словно вовсе не двигались, и даже всегда непоседливые дети были здесь спокойнее своих ровесников из других частей Англии.
Тряский экипаж лавировал вдоль извилистых дорог, постоянно заворачивая то в один квартал, то в другой, и скоро я перестала внимательно следить за дорогой, бездумно отдаваясь созерцанию окрестностей. Успокоенная мерным ритмом стука копыт по мощеной дороге и скрипом колес, я думать забыла о том, какую цель преследовал мой визит сюда, как и думать забыла о рядом сидящем со мной мужчине, который с полным на то юридическим правом, звался мне мужем. Я могла провести в этой приятной неге, не обремененная никакими мыслями, едва ли не всю жизнь, и совсем не пожалеть об этом, но мои гармонию и покой вскоре нарушил холодный голос Персиваля:
— Я должен рассказать вам о делах, приведших меня в Бат, так как они в какой-то степени касаются и вас.