— Давай мы сначала войдем в дом, мама, и придем в себя после дороги, — холодно сказал он, как говорил со мной или Эммой, или со своими пациентами, как говорил абсолютно со всеми людьми.
— Ох, конечно, — встрепенулась она, и тут впервые взглянула на меня. Она бегло меня оглядела, как осматривают товар в лавке, и впустила нас в дом, тут же обдавший меня жаром, словно здесь круглые сутки, даже летом, нещадно топили камин. — А вы, должно быть, наша новоиспеченная миссис Шерли! — воскликнула она, обратив всё свое внимание на меня и еще раз бегло оценивая. — Какая вы красавица!
Я зарделась, так как нечасто мне доводилось слышать столь лестную оценку моей внешности от кого-то, кроме моей семьи. Впрочем, с досадой подумала я, эта женщина, чьего имени я не знаю, тоже теперь моя семья.
— Отец, живо иди сюда! — крикнула она, оборачиваясь в сторону комнат, отчего Персиваль неприятно вздрогнул, словно его ударили. Он взглянул на меня едва ли не с мольбой, и вдруг снова сделался застенчивым, каким был в присутствии мистера Дрейка, когда я впервые его увидела. Должно быть, он точно стыдится своих родителей: простоватых, грубых и менее образованных, чем он.
— Мама, нет нужды, мы сами войдем и поздороваемся, — раздраженно произнес он, но тут из комнаты послышался скрипучий мужской голос, наверняка принадлежащий отцу Персиваля:
— Кого нелегкая принесла на этот раз? Если это снова этот старый пройдоха Штерн, скажи ему, что я знать не знаю, почём он мучает честных людей, я выплатил ему долг сполна! Старая еврейская рожа, не успокоится, пока не сживет меня со свету, так и знай!
Я взглянула на Персиваля, раскрасневшегося, с горящими гневом глазами, готового сейчас же уйти. Признаться, вольные речи его отца вогнали меня в краску, но я решительно не разделяла его чувств по отношению к его родителям. Да, они были грубы и не принадлежали к обществу образованных или воспитанных людей, в котором наверняка привык вращаться Персиваль, но они не показались мне неприятными. Кроме того, обстановка дома, в котором я очутилась, совсем не свидетельствовала о том, что здесь живут неопрятные или ленивые люди, испытывающие трудности с деньгами, хотя его отец минутой ранее и ссылался на какой-то долг. Узорчатые обои на стенах, картины, часы, мягкие ковры и цветы в горшках явно стоили денег и содержались в чистоте. И это лишь холл, остальных комнат я пока не видела.
— Простите старика, он немного глуповат, — извиняющимся тоном проговорила миссис Шерли, тоже изрядно покрасневшая от выходки мужа. — Вы-то наверняка не привыкли к такому обращению, с виду ни дать ни взять настоящая леди! Перси рассказывал, что вы из очень хорошей семьи, мисс… Элинор, верно?
Странно, что он вообще рассказывал родителям обо мне. Мне вдруг захотелось взглянуть на те письма, в которых Персиваль описывает меня, и узнать наконец, что он в действительности думает обо мне. Впрочем, наверняка, эти письма полны сухих фактов и скучных, не несущих в себе никакой правды, подробностей.
Наконец с шумными затянувшимися приветствиями и нелепым знакомством было покончено, нам дали возможность раздеться и поставить чемоданы, после чего мы прошли в гостиную, где нас ждал сам глава семьи, не посмевший встать со своего широкого высокого кресла, даже когда мы приблизились, словно врос в него намертво.
Это был щуплый тщедушный старик с редкой бороденкой и жиденькими седыми волосами, полностью отсутствующими на затылке. В его морщинистом суровом лице не наблюдалось никакого сходства с сыном, более того, его резкие жесткие черты являли собой полный контраст с мягкими округлыми чертами Персиваля. Он внимательно осмотрел меня с ног до головы, совсем не стесняясь оценивающего до неприличия взгляда, и на мгновение мне показалось, что он готов вынести неутешительный грубый вердикт, способный меня оскорбить, так как губы его дрогнули в несимпатичной дерзкой усмешке, показавшейся мне неуместной, но он ничего не сказал и перевел взгляд на сына, холодный, строгий и непроницаемый, сделавший его мгновенно похожим на плоть от плоти своей.
— Что ж… женился наконец, — со злорадством произнес он, словно до последнего не верил, что его сын способен на такой обыденный шаг. — Бедняжка, чем ты ее только зацепил?
Я покраснела. Нам с миссис Шерли явно следовало оставить отца с сыном беседовать наедине, но никто из нас не смел как-то нарушить этот неловкий, не предназначенный для посторонних ушей разговор. Я украдкой посмотрела на искаженное злостью лицо Персиваля, который не смел перечить родителю, и не решился бы сорваться, даже если бы это были его последние минуты жизни, в которые он может говорить и делать что угодно. Его злость так ясно читалась во взгляде, осанке и дрожащих от невысказанных слов губах, что на мгновение мне даже стало жаль его. Его отец не казался приятным и располагающим к себе собеседником, и у меня были все основания оскорбиться на его манеру говорить и вести себя так, словно меня нет в этой комнате, и всё-таки я не могла отыскать в себе неприязни к нему, хотя ее с лихвой хватало на его сына.