— Ну что же, милочка, что это вы словно рот в воды набрали? — обратился он ко мне, и я тут же выпрямилась, готовясь к пытке. — Расскажите о себе.
Нет ничего более застающего врасплох, чем эта просьба. Я мгновенно теряюсь, когда кто-то интересуется мною, и превращаюсь в еще более скучное и серое существо, чем есть на самом деле. Да и что я могла рассказать о себе? Как без памяти влюбилась в преступника, едва не вышла за него замуж, пошла с ним на бесчестье по собственной воле, а потом потеряла мать, и всё это за каких-то пару дней? А потом из-за отчаяния и нужды пошла под алтарь с его сыном?
— Я… я, право, не знаю, что вас интересует конкретно?
— И правда из хорошей семьи, как я погляжу, краснеете так, будто заправская фифа на балу.
Я потупила взор и прикусила губу, не зная, как реагировать на столь грубое обращение. Персиваль, вероятно памятуя, что я не вступилась за него минутами ранее, не стал теперь вступаться за меня, предоставляя мне возможность выстоять эту битву самостоятельно. Я его не винила и отнюдь не искала его поддержки и защиты.
— Ну, расскажите для начала, чем вас привлек мой мальчик? Лицом он, прямо скажем, не вышел, в жизни ничем, кроме своей медицины, не интересуется, а разговаривать с ним по-человечески решительно невозможно, сразу хочется спрыгнуть со скалы — такая скука находит!
— Я… я думаю, что Персиваль обладает своими достоинствами и недостатками, как всякий другой человек.
— Скажите, пожалуйста! И какие достоинства вы видите в нем? — он небрежно махнул рукой в сторону сына.
— Я полагаю… у моего мужа доброе сердце.
— Еще не привыкли называть его по имени? Удивительно только, как вы пошли за него замуж, он, должно быть, совсем не умеет ухаживать.
Персиваль не обращал на нас совершенно никакого внимания, разглядывая убранство комнаты и делая вид, что оно единственное занимает сейчас его мысли. Его не смущал тот факт, что мы говорим о нем, словно не он сидит рядом с нами и слышит каждое произнесенное слово. Предоставляя течь нашей беседе своим чередом, он не намеревался прерывать ее, даже если бы мы опустились до прямых оскорблений.
— Что ж, милочка, по вам видно, что вы два сапога пара. Такая же робкая и бесхарактерная, как мой мальчик, — вынес свой вердикт Джордж Шерли, и как раз вовремя: в гостиную с подносом, заставленным яствами, явилась миссис Шерли.
В ее присутствии все умолкли, и какое-то время слышался только неловкий стук ложек о края чашек и звук наливающихся в чай сливок. Я старалась не смотреть ни на кого из присутствующих, делая вид, что очень увлечена тем, что происходит на дне моей чашки, но долго это молчание длиться не могло. Миссис Шерли любезным спокойным голосом снова навлекла на меня всеобщее внимание, спросив:
— А что же, мисс Элинор… расскажите нам о вашей семье.
Меня одновременно умиляла и приводила в растерянность ее привычка звать меня по имени, присовокупляя «мисс», словно она охотно признавала разницу в наших статусах и уровнях дохода. Не каждая свекровь оказывает такой теплый прием своей невестке и не каждая готова так превозносить ее. Испытывая почтительную жалость к этой женщине, я сдавленно улыбнулась, и тихим голосом ответила:
— Я жила с папенькой и тетушкой. Маменька умерла почти год назад.
Наверное, не стоило мне сообщать о смерти матери так сразу, но я полагала, что это уже успел сделать в письме Персиваль, однако искреннее сочувствие, отобразившееся на лице миссис Шерли свидетельствовало об обратном.
— О, бедное дитя!
Джордж Шерли на этот порыв сентиментальности только усмехнулся и демонстративно громко сделал глоток из чашки.
Дальнейшая беседа протекала на более отвлеченные темы, причем оба мистера Шерли не спешили принимать в ней участие: старший из них лишь изредка вставлял едкий комментарий, а младший, погруженный в свои мысли, как будто вовсе ничего вокруг себя не замечал. Временами мне казалось, что я с легкостью выдержала бы час кровавых пыток, чем эту нелепую, неловкую беседу, отчаянно пытающуюся держаться на плаву, дабы снова не утонуть в оглушающей тишине. Час или полтора я подвергала себя истязанию под названием «светская болтовня», пока Персиваль наконец не пришел мне на выручку.
— Нам пора, — безапелляционно заявил он, резко поднимаясь с места. — Мы еще не были в гостинице, и если не поспеем к трем, наши номера могут уйти.