А мне вдруг стало до того тошно и дурно, что я желала только одного: вырваться из ее крепкой хватки и побежать прочь, подальше от этих разговоров, взглядов, как можно дальше от ее фамильярных и грубых комментариев в сторону мистера Дрейка.
— Кто ж знал, что он такой отъявленный лгун и подлец? — продолжала она, ни капли не стесняясь. — Но, впрочем, это наверняка придало ему еще больше шарма в ваших глазах. Мы, женщины, ведь падки на таких мужчин, верно? Не краснейте вы так, я ведь и сама готова была пасть у его ног, и пусть бы он топтал меня, а мне бы это только в наслаждение! — она засмеялась от собственной шутки и таящегося в ней неприличного подтекста. — Впрочем, довольно скоро мне это наскучило. Стоит только мне заполучить мужчину в свою постель, как я теряю к нему всякий интерес.
Я опешила. Я совсем не ожидала подобной откровенности, неприличной и бестактной. В обществе следовало молчать о подобных историях, и говорить о них разрешалось только шепотом, а она так смело и так громко заявила мне, что знает о моем бесчестии, после чего принялась отпускать совсем уж неприличные и двусмысленные комментарии в сторону мистера Дрейка, нисколько не заботясь о том, что идущий позади нее муж может всё слышать. Но не это взволновало меня сильнее всего. Диана походила на сплетницу, способную приукрасить историю ради красного словца, но как мне было отличить зерна от плевел, если — с горечью вынуждена была я признать, — мистер Дрейк не был святым и вполне мог соблазнить не один десяток женщин, замужних и нет? И может быть, всё это происходило параллельно ухаживаниям за мной?.. Но нет, нет, думать об этом решительно не было сил. Хватило мне и одного его предательства, чтобы теперь думать о других, возможно вовсе никогда не совершаемых. Диана вполне может врать, чтобы проверить мою реакцию и сплетничать уже потом обо мне. «Ах, она так побледнела, бедняжка, на ней лица не было!» — скажет она потом своим товаркам, и все они будут громко и наперебой смеяться над моей наивностью и глупостью. Доверять никому нельзя, это я ясно себе уяснила.
— Я была глупой наивной девушкой, — как можно спокойнее сказала я, не пряча вежливой улыбки с лица. — Зато это история помогла мне разглядеть истинного джентльмена рядом со мной.
— Побойтесь Бога, милая, это вы о нашем Персивале? — засмеялась Диана. — Да Сайлас Дрейк на его фоне просто рыцарь в сияющих доспехах, вы видно совсем не знаете Перси, раз отзываетесь о нем так!
О нет, я прекрасно знаю, на что способна его низкая гнилая натура. Знаю, может быть, даже больше, чем все остальные.
— Я прекрасно осведомлена обо всех положительных и отрицательных качествах моего супруга, — сказала я сухо, продолжая улыбаться, но при этом чувствуя, как земля уходит из-под ног. Диана походила на кошку, застывшую перед последним, решающим прыжком. Она уже наигралась со своей бедняжкой-жертвой и теперь готова была проглотить ее целиком.
— Ах, милая моя девочка, вот что я вам скажу. Вам надо учиться прятать свои чувства ото всех, даже от себя самой, потому что иначе с вами никакого веселья, на вас всё написано как на открытой книге. И наш дорогой Персиваль вас совершенно точно сожрет с потрохами и не подавится, если вы и дальше будете такой паинькой.
— Не понимаю, о чем вы.
— Бросьте, прекрасно понимаете, — отмахнулась она со смехом. — Персивалю ведь не нужны женщины, вы знаете. Ему и мужчины не нужны, ему вообще никто не нужен, он не от мира сего, знай себе копается в человеческих внутренностях, словно ищет там золото. И женился он на вас только за тем, чтобы придать себе больше важности и напустить на себя еще более чванливый вид. Вы знаете, когда он написал мне, что женится, я прямо представила вас, хотя совсем не знала. Ну, точно будет серая мышка из приличной семьи, сказала я тогда Генри, и ведь как в воду глядела! Вот она вы передо мной. А знаете, почему я так сказала? Потому что Персивалю не нужен живой человек рядом, ему нужен воск, податливый и впечатлительный, совсем как вы, чтобы можно было слепить из него химеру по его вкусу. Но, впрочем, если вы действительно его любите… — Она на секунду замолчала, посмотрела наверх, словно задумавшись, а затем снова рассмеялась: — Но это ведь решительно невозможно, вы ведь не хотите сказать, что втрескались в нашего Персиваля после того, как познали, каков грех на вкус?
— Я… я ничего не… я ничего не узнавала… — нерешительно запротестовала я, покраснев до кончиков ушей, но это было настолько неубедительно, что Диана снова рассмеялась.