Мне было велено тут же спуститься вниз, и я, захватив с собой неизменные «Кентерберийские рассказы» и рукоделие, не стала испытывать мамино терпение. Маменька уже ждала меня с болонкой на руках, пышно разодетая, от нее разило духами на несколько миль вперед. Я хотела спросить, неужели мы будем ждать мистера Дрейка в этой гостиной всё утро, но мамин взгляд красноречивее слов говорил, что именно этим мы и будем заниматься. Вздохнув, я села на диван подле тетушки, подальше от крепкого аромата духов маменьки, и постаралась углубиться в книгу под негромкий обмен свежими сплетнями.
Довольно скоро, правда, мне пришлось только делать вид, что я читаю, ибо голос матушки перешел на более громкие тона, и я перестала понимать смысл слов. Она негодовала на мистера и миссис Олдермен, которые до сих пор не выслали ей приглашение на бракосочетание младшей дочери. Конечно, она бы ни за что не пошла на свадьбу девушки, так себя опозорившей, но долг христианина обязывал семейство Олдермен проявить вежливость и пригласить соседей, особенно, если эти соседи не раз выручали в беде. Маменька, видимо, подразумевала под этим довольно забавный случай, когда миссис Олдермен на одном из приемов, устраиваемых в нашем доме, пролила на кремовое платье красное вино, и маменька великодушно пожертвовала своим любимым атласным платьем изумрудного цвета, которое миссис Олдермен было слишком широко в талии.
Я отложила книгу и взялась за рукоделие. Намного легче им заниматься под мерный обмен новостями между вечно чем-то недовольной маменькой и покорно молчащей тетушкой, которая лишь изредка осмеливалась вставить слово или два в беспрерывный поток маминого красноречия. Минуты шли за минутами, и довольно скоро однообразное занятие меня успокоило настолько, что я полностью перестала о чем-либо думать и что-либо ощущать. Я больше не слышала, о чем говорят рядом со мной. Голова, удивительно легкая и пустая, была сосредоточена только на стежках и разноцветных нитках, а все чувства сводились к одному — ощущению тонкой иглы у меня в пальцах.
К сожалению, это приятное небытие продлилось недолго. В комнату вошел дворецкий и сообщил, что мистер Дрейк прибыл с визитом. Маменька тут же засияла, широко улыбнулась и попросила привести гостя.
Он вошел меньше чем через минуту, как всегда статный и смотрящий на всё с ноткой легкого веселья, как будто вся жизнь, что бы в ней ни случалось, бесконечно его забавляла. Он поклонился нам всем и поприветствовал каждую в отдельности. Я смущенно подала ему руку, хотя не понимала причин моего внезапного смущения. Я всё еще думала о том, что он не рассказал папеньке о встрече со мной в лесу. Его мотивы оставались для меня абсолютно неясными, а его облик вводил в заблуждение еще больше.
Мистер Дрейк после короткого обмена любезностями выразил желание видеть папеньку, но матушка, притворно огорчившись, сообщила, что папенька с самого утра уехал в Лондон, но если мистер Дрейк подождет, он должен довольно скоро вернуться. Эта новость явно не обрадовала его, но он как всегда скрыл свое неудовольствие за нарочито вежливой улыбкой. Матушка пригласила его сесть подле себя, и я понадеялась, что вследствие долго курения сигар, обоняние мистера Дрейка недостаточно чуткое, иначе он рискует задохнуться от цветочных паров, исходящих от моей матушки, словно от оранжереи.
Маменька занимала гостя невинной болтовней, рассказывая ему о соседях, а я, немного взволнованная неожиданным вмешательством в мое созерцательное состояние, пыталась усилием воли в него вернуться. К счастью, сделать это не составляло никакого труда, потому что говорила преимущественно опять одна маменька. Стоило моему сознанию только снова сузиться до размеров пялец в моих руках, как маменька в очередной раз бесцеремонно разбила вдребезги мой маленький мирок абсолютного бесчувствия:
— Нынче девицы совсем не достойны зваться леди. Мне повезло, что у меня такая прекрасная невинная дочь. Как сказал вчера мистер Карстрак, у молодежи на уме одни развлечения. Элинор совсем не такая. Очень скромная девушка. К моей родительской чести, мы с отцом воспитали ее прилично.