Май закончился, и воцарилось лето. Июнь с первых дней выдался холодным, наполненным непрерывными дождями, так что большую часть времени я вынуждена была проводить взаперти. Мистер Дрейк продолжал наносить визиты, и в четверг мы все узнали радостную, по мнению матери, новость: покупка Хайгарден Парка успешно завершилась, дом и прилегающие к нему земли полностью перешли во владение мистера Сайласа Дрейка. Он, однако, планировал не сразу переселяться. Дому еще требовался небольшой ремонт, а после нужно устроить прием, на который пригласить всех соседей. Маменька тут же вызвалась помогать. Никто лучше нее, заверила она, не разбирается в том, какие шторы следует повесить в библиотеке и какие безделушки расставить на камине. «Любому дому требуется женская рука, — сказала она, многозначительно поджав губы. — Элинор, кстати, унаследовала от меня прекрасный вкус». Мистер Дрейк обещал непременно проконсультироваться с маменькой по поводу материала и цвета штор, подушек, обивок на кресла и расцветок ковров и выполнил свое обещание, в один из следующих визитов принеся с собой каталог всевозможных тканей. Маменька долго хмыкала, напуская на себя серьезный вид, а потом велела мне подсобить ей: она разрывалась между бархатными зелеными шторами с цветочным узором и такими же бархатными зелеными шторами без всякого узора. На мой взгляд, и то и другое было чрезмерно вычурно, но я не осмелилась перечить и высказала мысль, что обычные зеленые шторы будут смотреться гармоничнее узорчатых.
Так прошла почти половина июня, и маменька с папенькой, памятуя о скором отъезде мистера Дрейка, стали активнее. Мистер Дрейк наносил нам визиты чуть ли не каждый день, непременно усаживался рядом в церкви на проповедях и даже один раз получил приглашение остаться на ночь, ведь «уже довольно поздно, а дороги в Лондон, вероятно, все размыты из-за непрекращающегося дождя». Он ответил учтивым отказом, не сумевшим обидеть ни мою маменьку, ни папеньку, ни уж тем более меня, которая всеми силами желала забыть, что от нее требуется выйти замуж за этого джентльмена.
За несколько дней до предполагаемого отъезда мистера Дрейка в Индию нам пришло приглашение на прием, устраиваемый в Хайгарден Парке по случаю новоселья. Маменька настолько этому обрадовалась и так переволновалась, что тотчас же велела мне примерить все новые платья, которые недавно привезли из Лондона. Она придирчиво оглядела каждое, решая какое лучше подойдет для столь знаменательного случая. «Ты должна быть не просто очаровательна, — сказала она, заставляя меня вертеться из стороны в сторону, — ты должна быть самой прекрасной девушкой этого вечера». По ее мнению, если я не сумею пробудить в мистере Дрейке симпатию на приеме, всё потеряно, ведь долгое плавание и не менее долгое пребывание в Индии сотрет из его памяти мой образ, если, конечно, мы не станем переписываться.
— Но как можно, маменька! — воскликнула я. — Переписываться с едва знакомым джентльменом, с которым я не связана никакими обязательствами.
— Деточка, это твой единственный способ удержать его. А что касается переписки, то она не представляет для твоей репутации никакой опасности, покуда ты хранишь ее в тайне.
Совершенно исключено, подумала я, что я стану писать ему или тем более писать первой, но маменьке я об этом говорить не дерзнула.
В конце концов, мы с маменькой остановились на пепельно-розовом платье бледного оттенка с кружевным лифом и пышными юбками, украшенными ближе к подолу мелким узором из вышитых льняными нитками цветов и птиц. Выбор платья удовлетворял и меня, и маменьку, хотя я не любила чрезмерную, на мой взгляд, открытость вечерних нарядов. На шею было решено надеть жемчужное ожерелье, которое мне любезно вызвалась одолжить маменька. «Всё что угодно ради твоего счастья, дорогая моя», — сказала она, жертвенно прикладывая руку к сердцу. Мне хотелось возразить, что я буду счастлива, если меня не станут толкать в объятья мистера Дрейка, но это, вероятнее всего, привело бы к очередной ссоре.