Пальцы нервно запрыгали по клавишам, извлекая звуки. Я сфальшивила несколько раз, но не уверена, что кто-то это заметил. Краем глаза я заметила, что матушка удовлетворенно и даже победно поджала губы. Сегодня она явно была довольна мной, подумала я, и это меня успокоило. Но стоило мне только вдохнуть в легкие побольше воздуха и запеть, как голос мой предательски задрожал. Я никогда не умела петь и меньше всего хотела обнаруживать перед незнакомцами отсутствие у меня каких-либо талантов, и потому мой дребезжащий, как норовящая разбиться хрустальная посуда, голос был тих и хрипл:
Мечтала о жизни в палатах больших
С вассалами, слугами я,
И каждый из них был готов мне служить,
Опорой считая меня.
Имела богатства несчетным числом
И имя фамильное я,
Но больше всего я мечтала о том,
Что ты еще любишь меня,
Что ты любишь, ты все еще любишь меня.
Что ты любишь, ты все еще любишь меня.
Маменька даже покраснела от удовольствия, а может, виноват горячий чай, выпитый накануне и чрезмерно затянутый корсет? Я не знала, но мои нервы успокоились, и следующий куплет я спела уже намного чище, пусть мой голос всё еще едва перекрикивал звуки фортепиано:
И встав на колени, просили руки
Все рыцари в грезах моих.
Внимала их клятвам о верной любви —
И таяло сердце от них.
Возможно, кому-то из знатных особ
Дала бы согласие я.
Но лучше их клятв было все-таки то,
Что ты еще любишь меня,
Что ты любишь, ты все еще любишь меня.
Что ты любишь, ты все еще любишь меня.
Завершающие песню ноты я играла, уже почти не глядя на собственные руки. Результат оказался более чем сносным, по крайней мере, матушка точно осталась довольна, а большего мне и не нужно было. Когда я встала с пуфика, ставшего вдруг подо мной тверже камня, отец громко захлопал в ладоши и все последовали его примеру. На губах мистера Дрейка я заметила самодовольную усмешку, словно аплодисменты предназначались ему, и вспыхнула то ли от стыда, то ли от возмущения. Разбираться в своих чувствах у меня не было времени, но эта улыбка настолько меня взволновала, что я весь оставшийся вечер старалась не смотреть в сторону нашего гостя. К счастью, матушка мастерки завладела вниманием мистера Дрейка, вовлекая его то в одну, то в другую беседу, так что папенька даже стал недовольно пыжиться, как будто ревновал. В конце концов, он пригласил мистера Дрейка в библиотеку выкурить сигары и поговорить о серьезных мужских вещах. Я знала, что папенька опять будет распаляться по поводу либералов, по его мнению, всё больше набирающих вес в парламенте. Едва ли отец хорошо разбирался в политике, скорее повторял одни и те же реплики, услышанные им где-то в клубе или вычитанные в «Таймс», но говорил он с экспрессией настоящего оратора. Так что до нас то и дело долетали звуки его громогласного голоса, провозглашающего очередные банальности, уже выученные мною наизусть.
— Ты сегодня даже сносна, Элинор, — сказала мне маменька, когда отец с гостем удалились в библиотеку. — Что с тобой такое?
— Ничего, маменька, — ответила я. Она как будто недовольна, или ее недовольный тон — дело привычки?
— Что ж, мистеру Дрейку ты, кажется, понравилась. — Губы матушки тронула довольная улыбка.
Ну, конечно. Мне стоило догадаться еще когда он входил в комнату. Нет, мне стоило догадаться еще раньше: когда отец впервые заговорил о нем за ужином. Конечно, они не стали бы приглашать его просто так. Джентльмена никогда не приглашают просто так в дом, где есть девица на выданье. Это было очевидно с самого начала. И это смехотворное платье, которое заставила меня надеть матушка… Как я могла быть настолько недальновидной? Я заметно скривилась, что не укрылось от внимательного взора маменьки, которая не преминула тотчас же сделать мне замечание: