— Прибереги свои гримаски для более подходящего случая, дорогая. Мистер Дрейк — вполне достойная партия. По крайней мере, после того, как мистер Доусон внезапно прекратил свои ухаживания… — И она многозначительно посмотрела на меня с желанием пристыдить.
Мистер Доусон нанес нам пару визитов в прошлом году, что заставило отца и маменьку думать, что он имеет на меня какие-то виды. По правде, я и сама так думала до тех пор, пока он не сказал мне, что сердце его разбито какой-то француженкой и никогда более не станет целым. Мистер Доусон должен был унаследовать прибыльную шахту в Корнуолле и расценивался родителями как очень удачная партия. Гнев маменьки, который обрушился на меня после прекращения его визитов, был сравним разве что с бурей. Она считала, что я своим угрюмым и капризным поведением, не достойным леди, отвадила его, и пророчила мне смерть в одиночестве на правах жалкой компаньонки моей кузины Сесиль, удачно вышедшей замуж в позапрошлом году за без пяти минут члена Парламента.
— Но, маменька, — осмелилась возразить я, хотя знала, что это безрезультатно, — Мистер Дрейк намного старше меня.
— Девицы часто выходят замуж за зрелых джентльменов, — ответствовала маменька.
Я знала, что это так, но разве могла я с этим смириться? Выйти замуж за человека, с которым у меня в силу возраста не будет ни одного общего интереса? С которым мы смотрим на мир совершенно с разных углов? С которым, в конце концов, мне будет не о чем поговорить, потому что о чем можно говорить с джентльменом, вдвое старше тебя? О скачках? Игре на бирже?
Перечить маменьке не было смысла. Она, видимо, всё давно решила. Поэтому я покорно замолчала и хотела было уткнуться в книгу, но матушка униматься не желала:
— Это твой последний шанс, Элинор. Отвадишь мистера Дрейка, к тебе больше никто не посватается. — Она понизила голос до едва различимого шепота и проговорила: — Хочешь быть как бедная тетя Софи?
Я посмотрела на тетушку, занимающуюся шитьем. Она едва улыбалась каким-то своим мыслям, всецело сосредоточенная на работе. Я подумала, что нет ничего плохого в том, чтобы вот так вечерами заниматься тем, что тебе нравится, чем развлекать человека, которого ты на дух не переносишь, но с которым по воле судьбы оказалась связанной перед Богом на всю оставшуюся жизнь. Вслух я, конечно, этого не сказала.
— А мистер Дрейк хотя бы знает, что он ко мне сватается? — спросила я. Маменька гневно округлила глаза и раскрыла рот, но так и не придумала, что мне ответить, поэтому тут же закрыла рот обратно. Ну, конечно, мистер Дрейк даже не подозревает о планах моих родителей. Рано или поздно он, конечно, догадается и прекратит свои визиты, как десятки молодых людей до него, и на мою голову вновь обрушится праведный гнев моей отчаявшейся выдать меня замуж матушки.
Ну а пока мне предстоит сыграть ничем не примечательную серую мышку, которой нечем впечатлить или пленить. Это совершенно несложно. Я уткнулась в книгу, игнорируя гневные, полные негодования, вздохи матушки, которая то и дело обращалась к тетушке, сетуя на «современных девиц», у которых в голове одна романтика и мечтания и никакой практичной жилки. «Это всё готические романы виноваты», — говорила она, словно невзначай вскидывая руку в мою сторону.
К счастью, вскоре моим вниманием полностью завладели «Кентерберийские рассказы» и я перестала обращать внимание на матушку и ее чрезмерное желание выдать меня замуж.
Глава II
Глава II
Следующий день я решила провести, словно вчерашнего вовсе не существовало: мистер Дрейк никогда не переступал порог нашего дома, маменька не крутилась вокруг него, словно наседка, и не донимала меня разговорами о замужестве. Словом, я решила отчистить свой разум от пагубных мыслей и заняться более веселыми делами: чтением. Именно поэтому после первого завтрака я попросила конюха снарядить Баньши* — мою кобылу, подаренную мне отцом на восемнадцатилетие.
Когда я хотела побыть одна, я всегда отправлялась в лесную чащу, раскинувшуюся недалеко от дома. Дикие заросли ракитника обрамляли вход в чащу, из-за чего мои платья часто приходили в негодность, но гнев маменьки никогда меня не останавливал. Остаться наедине со своими мыслями, в полнейшем одиночестве и тишине, разве могло в целом мире что-то с этим сравниться? Я могла пробыть там до вечера, совершенно забывая о времени, и опомниться только с наступлением сумерек. Родители считали это чистой воды безрассудством и просили брать с собой хотя бы Пегги, отцовскую борзую, которая в случае чего защитит меня от опасности, но, по-моему, они слишком преувеличивали. Местность, в которой мы жили, была довольно тихой, несмотря на близость Лондона, и опасаться я могла разве что дроздов.