Подобная мысль посетила меня позднее, когда я перечитывала свои показания у О’Дрискола, но именно эти слова им хочется услышать.
Полли уже вовсю рыдает, спрятав лицо в бумажные платки. Эдвард сидит неподвижно. Я делаю паузу, перевожу дух, а потом, не в силах справиться с искушением, выдаю:
– А когда приехала «скорая помощь», она сказала: «Передайте им, что я их очень люблю».
Не успеваю я закончить фразу, как чувствую, что Уиггинс начинает ерзать на стуле рядом со мной. Это не зафиксировано в протоколе.
– Да, – настаиваю я. – «Передайте им, что я их очень люблю». И это было последнее, что она успела мне сказать.
Подняв голову, я смотрю на лицо Лоренса, которое охвачено бурей эмоций. Он громко вздыхает, и возникает впечатление, будто это его последний вздох и вместе с ним остатки энергии покидают его тело. Сейчас он напоминает глубокого старика, усталого, опустошенного, обессиленного. Когда Лоренс подносит к губам бокал, его рука сильно дрожит. Шарлотта Блэк закрывает ладонями глаза. У меня такое чувство, что она не ожидала от себя подобной реакции и сильно смущена. Эдвард вперил взгляд в поверхность стола. Единственными звуками остаются всхлипывания Полли.
– Больше мне, к сожалению, рассказать вам нечего, – говорю я. – Простите, если мой рассказ получился коротким.
– Ничего, – отзывается Лоренс. – У меня к вам нет больше вопросов. Вы были очень добры и проявили чуткость. Спасибо вам за это, как и за то, что вы…
Его фраза обрывается. Словно очнувшись, он осматривается по сторонам, вглядывается в лица детей, откашливается.
– Может, кто-нибудь хочет еще о чем-то спросить нашу гостью?
Но в кухне воцаряется тишина.
– Мне искренне жаль, что я не смогла для нее ничего сделать, – произношу я.
Я делаю большой глоток вина. Это густая красная жидкость, которая ненадолго оседает на стенках бокала, если ее взболтать. Будь я настоящим знатоком, вероятно, поняла бы, что пью роскошное вино, о каком прежде лишь читала в романах и в отчетах ресторанных критиков. Среди его оттенков вкуса легкие ароматы сливы, вишни или корицы. Мне бы очень хотелось опустошить бокал, но боюсь, что это будет воспринято как жадность, и потому с легким вздохом отставляю бокал в сторону. Кейт Уиггинс исподволь делает мне знак и начинает выдвигать свой стул из-за стола. Все. Я могу быть свободна.
– Мне пора, – говорю я. – Если у вас появятся какие-то другие вопросы или я смогу что-нибудь сделать для вас…
– А вы не хотите допить свое вино? – вдруг спрашивает Полли. – И вообще, может, останетесь поужинать с нами?
Она комкает влажный бумажный носовой платок, но почти сумела овладеть собой. Впрочем, я замечаю, что ее неожиданное предложение удивило остальных членов семьи. Я качаю головой и встаю из-за стола. Шарлотта Блэк предлагает проводить меня к выходу. После легкого замешательства Кейт Уиггинс благодарно улыбается мне, и я прощаюсь с присутствующими. Подойдя к Полли, кладу руку ей на плечо, чуть сжимаю пальцы и, заглянув в лицо, говорю:
– Берегите себя.
Затем, следуя за Шарлоттой, поднимаюсь по лестнице.
– Какие прекрасные цветы! – восклицаю я, когда мы идем по коридору к входной двери.
– Их все доставляют и доставляют, хотя после похорон прошло уже много дней, – объясняет Шарлотта. – Люди невероятно отзывчивы, но это уже слишком. У нас давно не осталось свободных ваз, и букеты приходится ставить в любые пустые емкости и даже в ведерки для льда. Все ванны и раковины в доме буквально забиты букетами. Конечно, Элис обожала цветы. Вы слышали о ее саде в Бидденбруке? О, он весьма знаменит. Вам надо непременно побывать там в июне. Все просто тонет в белом цветении.
Она задумчиво смотрит на меня, пока я надеваю куртку и обматываюсь шарфом.
– Подождите минуточку, – говорит Шарлотта, исчезает в одной из комнат и возвращается с необъятных размеров букетом из кремовых роз и лютиков, обернутых хрустящими листами дорогой бумаги, где пурпурные тона соседствуют с приличествующими случаю темно-серыми.
– Пожалуйста, возьмите его. А Элис едва ли понравилось бы зрелище, когда такие цветы просто свалены в темной гостиной.
Я возвращаюсь домой по скользким тротуарам с букетом в руках. Светлые лепестки порой касаются моей щеки и ощущаются как что-то прохладное и упругое. И хотя мои пальцы скоро немеют от холода мокрых стеблей, я все равно наслаждаюсь неслыханной красотой своего трофея, взглядами прохожих, которые он привлекает, и содержащимся в нем намеком на возможность какой-то иной жизни.
Дома я снимаю целлофан, оберточную бумагу и обнаруживаю внутри небольшую записку. Выясняется, что цветы от директора «Радио-4» и ее мужа («Лоренсу, Тедди и Полли. С глубокими соболезнованиями и искренней любовью»). Подрезав стебли, я по-новому аранжирую букет у себя в спальне, чтобы погружаться в сон и просыпаться под этот восхитительный аромат.