Наконец его соседу все же удалось добыть огонь, он наклонил голову и поднес к зажигалке то, что никому, кроме него, не пришло бы в голову назвать сигаретой; мгновенная вспышка — и его рыжая борода чудом не загорелась, пять минут кропотливого труда буквально пошли прахом. Фейерверк кончился, пепел разлетелся.
«Какая концовка! — подумал клоун. — Надо будет еще взорвать петарду…» И он с сожалением вспомнил о детях госпожи Брюн, которые никогда не увидят номер «Самокрутка Дарио».
— А, черт! — только и сказал бродяга, небрежным жестом светского льва стряхивая пепел с лоснящихся лацканов пиджака.
— Да, досадно! — посочувствовал Дарио. — Простите за нескромность, как вас зовут?
— Паоло. А вас?
— Дарио.
— А чем вы занимаетесь?
— Чем занимаюсь? Я — Рыжий. — Он употребил старое цирковое словечко.
— В каком смысле? — вежливо переспросил его собеседник.
— Ну как же — клоун, веселю публику в цирке.
— Ах, клоун, — повторил бродяга. — Ясно.
— Вот вы, когда были ребенком, вы любили цирк? — чуть не накинулся на него Дарио.
— Мне нечасто приходилось там бывать. Да я и не жалею: не в обиду вам будь сказано, но я вообще-то боялся клоунов.
— Боялись? — Дарио инстинктивно отодвинулся от соседа. — Но почему?
— Не знаю. Это и не дети, и на взрослых они не похожи. Понимаете? Правда, — ни с того ни с сего добавил он, — я был сиротой.
Они помолчали, но Дарио (хоть и подумал: «Да зачем его об этом спрашивать? Опять нарвусь на оскорбление!») не утерпел:
— Скажите, что, по-вашему, смешнее: нос, который раздувается, или нос, который загорается?
Бродяга посмотрел на него невидящим взглядом, наморщил лоб и наконец сказал, качая головой:
— Мне частенько приходится вставать с распухшим носом, а к вечеру, в такое вот время, как сейчас, он у меня порой горит огнем, так что и впрямь можно сказать… Да только я не вижу в этом ничего смешного.
Дарио резко встал.
— Всего хорошего!
Он отошел уже шагов на десять от скамейки, когда бродяга сиплым голосом окликнул его:
— Эй! А зачем вам это надо?
— Что именно?
— Ну, этот цирк.
— То есть как зачем! — взорвался Дарио — он уже с самого разговора с госпожой Брюн предчувствовал эту вспышку. — Мой дед был правой рукой Буффало Билла! Потому что мой отец, Великий Кармо, был королем магов! Моя жена, мисс Дарлинг, — непревзойденная наездница! А наш сын Растоли — первый в мире жонглер!
Бродяга встал и отвесил ему шутовской поклон.
— Ну, а вы-то сами кто?
— Я? Я, — повторил Дарио, потрясая над головой хлебом и свертком с паштетом, — я, — воскликнул он и повернулся на месте, словно приветствуя рукоплещущий зал, — я — Дарио, комик века!
Папаша
переводчик И. Истратова
Кто поручил ему охранять дом? Насколько мне известно, никто. Однако достаточно было увидеть, как по-хозяйски он сидит перед воротами (выдающаяся вперед челюсть придавала ему весьма высокомерный вид), чтобы понять: этот упитанный страж не допустит на своей территории никакого беспорядка. Да и чтобы оценить прозвище, которым, не сговариваясь, наградили его люди, — Папаша. Толстяком он не был, но важно выпячивал грудь, как слишком уверенный в себе человек. Весь квартал не то с опаской, не то фамильярно величал его Папашей, и он благодушно откликался. Порядок и Долг… Доведись ему выбирать себе девиз, подобно епископам, которым он не уступал в величественности, он бы остановился именно на этом: «Порядок и Долг»… Постепенно он стал приглядывать и за соседними домами, а потом за целой улицей, за всем кварталом и неторопливо обходил свои владения. Людям приходилось терпеть надзор, хотя они иногда ворчали:
— Слишком много он себе позволяет! Каждый волен делать, что хочет…
— О нет, сударь, вы вовсе не вольны шуметь на улице, пить без удержу, лупить детей… А если вам этого хочется, убирайтесь-ка из нашего квартала…
Конечно, такое красноречие было недоступно Папаше, но его понимали и без слов. Возмутитель спокойствия удирал прочь со всех ног и больше не смел приближаться к грозному часовому.
«Молодец, Папаша!» — думали обитатели квартала, но никогда не благодарили старика вслух. А за что благодарить? Порядок и Долг…
Но как-то раз — видно, это вечная история! — в квартале появилась некая обворожительная особа, и оказалось, что Папаша (может быть, впервые в жизни) не остался равнодушным к незнакомке.