Люка возвращается в метро. На станции все те же надоевшие рекламы. Два гуся в чепчиках клюют из жестяной коробочки паштет из гусиных печенок и похваливают: «Ah! Que c’est bon!»[1]
Глупые утки. Безнравственная реклама.
Дома в маленькой тесной квартире в Пасси еще скучнее. Две спальные, столовая и кухня, а повернуться негде, и ходить приходится всегда боком, чтоб не задеть за стол или кровать.
За обедом Екатерина Львовна, вздыхая, разливает суп.
— Все дорожает. Я просто не знаю, что мы будем делать. Надо экономить…
И экономят. Сладкого больше не готовят и даже в кинематограф не ходят. Вера потеряла службу, целыми днями пропадает в поисках новой и становится все злее. Вечером она вышивает крестиками по канве для русской мастерской.
Люка садится рядом с ней под лампой в столовой:
— Дай я тебе помогу.
— Отстань, иди уроки учить.
— Я уже кончила. Дай, я умею. Тебе же выгоднее.
— Отстань, говорят тебе. Я не нуждаюсь в твоей помощи.
Люка замолкает и от нечего делать считает полоски на обоях. Пятнадцать синих, шестнадцать желтых. Впрочем, они уже давно сосчитаны, и ошибиться нельзя. Потом принимается за объявления в газете. Но и тут ничего нового нет. Зубная лечебница «Зуб», доктора Спец и Рыбко. Спешно продается квартира в Медоне.
В половине десятого раздается звонок. Люка бежит в прихожую открывать.
— Здравствуйте, Владимир Иванович.
— Здравствуйте, Люка. Ваши дома?
Люка презрительно кривит губы:
— Где же им быть?
Владимир Иванович снимает пальто на шелковой подкладке, поправляет перед зеркалом галстук и большие роговые очки. На руке у Владимира Ивановича круглые золотые часы, и портсигар у него золотой. Люка уважает богатство. Владимир Иванович входит в столовую.
— Я не помешал? — спрашивает он.
— Нет, напротив. Мы очень рады.
Вера поспешно кончает пудриться. Владимир Иванович садится к столу.
— Отвратительная погода, — говорит он. — Как у вас хорошо.
Екатерина Львовна кивает:
— Да, осень…
Потом идет на кухню ставить самовар. Владимир Иванович из-под очков смотрит на Веру, на ее белую руку, на иголку, на красную шелковую нитку и канву.
За чаем вяло разговаривают. Екатерина Львовна накладывает варенье:
— Я сама его варила. В этом году лето жаркое было, ягод много.
Лето… Белые кусты роз, качающиеся ели, пруд, голубое небо и Арсений…
Люка молча размешивает сахар и вдруг поднимает голову:
— А почему Арсений Николаевич не бывает у нас?
Вера краснеет:
— Отстань, Люка. Молчи.
— Придет еще. Наверное, очень занят, ведь у него много дел… Но такое ли лето у нас в России? — быстро говорит Екатерина Львовна.
— Да, под Москвой…
Когда тема о России наконец исчерпана, снова наступает молчание и снова Екатерина Львовна старается оживить разговор:
— Ну, Люка, расскажи, что у вас в лицее нового.
Люка дергает плечом. Этого только не хватало, чтобы и дома про лицей. Верно, им уже совсем не о чем говорить, раз о такой скуке спрашивают.
— Она у меня первая ученица, — хвастается Екатерина Львовна.
— Удивительно. — Владимир Иванович улыбается Люке. — Ведь русская во французском лицее. Трудно, должно быть.
Но Вера обрывает его:
— Еще бы она ленилась. За нее деньги платят. Должна понимать, не маленькая.
В двенадцать часов Владимир Иванович уходит. Теперь спать, а назавтра все сначала.
2
Четверг. С тихих деревьев Люксембургского сада падают рыжие листья.
Люка сидит на скамейке между хорошенькой Жанной и курносой Ивонной.
— Сыграем еще партию?
Ивонна вытирает лоб рукой:
— Посидим. Я устала.
— Ты толстуха, — говорит Жанна презрительно. — С тобой скучно играть.
Солнце освещает рыжие деревья, статуи, цветники, лестницы и дворец. Игрушечные кораблики плавают в круглом бассейне. Трава еще совсем зеленая, и воздух теплый.
Люка размахивает ракеткой:
— Да, да, Ивонна, с тобой скучно. В теннис ты не играешь, бегать не можешь, и ничего-то ты не знаешь.
— Ну, положим, я знаю гораздо больше тебя.
— Ты? Что ты знаешь?
Ивонна гордо выпрямляется:
— Много, хотя бы, например, что надо делать, чтобы иметь детей.
Жанна хохочет:
— Нашла чем удивить. Я знаю даже, что надо делать, чтобы не иметь детей. Хочешь, расскажу?..
Щеки Жанны краснеют. Ивонна наклоняется к ней, глаза блестят.
— Расскажи…