— Андрей, — громко позвала она, — Андрей!
— А, что тебе? — лениво отозвался Андрей из столовой.
— Ничего, ничего, — крикнула Лиза. — Спокойной ночи. — И прислушалась, не идет ли он. Но все было тихо. Тогда она вздохнула и, чувствуя, как вдруг стало неудобно дышать от боли в горле, медленно вошла к себе.
— Неужели это любовь? — подумала она, запирая дверь на ключ. — Стоит ли жить, если это любовь?
Она разделась, сняла голубую бархатную покрышку с дивана, легла и натянула одеяло.
Скорей бы заснуть.
Диван показался слишком широким, шире, чем всегда. Тяжелые, холодные простыни давили грудь. Лечь бы поперек: может быть, удобнее будет. Но двинуться было трудно. Она лежала, прижавшись щекой к холодной подушке.
Отчего так грустно? Ведь ничего особенного не случилось. Андрей? Но завтра он будет опять влюбленным и нежным. Что же тогда?
Все хорошо, все отлично. Но тревога росла. Что же это?
Разве ей не хорошо? Разве она не весело живет? Такая хорошенькая, все влюблены, и в школе первая ученица. Чего же еще? Сегодня было скучно оттого, что вчера слишком много выпили. А завтра опять будет весело. И все, все хорошо.
Но сердце билось громко и тяжело. Что же это? Что? Кровь медленно и тяжело струилась по телу, и горло сжималось от тревоги и страха. Она открыла глаза. Сквозь шторы тускло светила луна. Она взглянула на стол, на учебники, на свое платье, висевшее на стуле. Все было такое обыкновенное, как всегда. Прочное, знакомое. «Завтра пойду в лицей, могут вызвать по географии, — нарочно думала она об успокоительных, детских вещах. — Пойдем играть в теннис с Одэт».
Но тревога все росла, от страха холодели ноги. Что же это такое?
Страх все рос. Он стоял тут, около кровати, он наваливался на грудь, и уже почти нельзя было дышать. И вдруг чей-то тонкий, вкрадчивый, колючий голос пропел, точно комар, над самым ухом:
— Бедная, бедная, бедная. Что с нею будет? Что ее ждет? А она спит, а она не знает.
Лиза с трудом отбросила одеяло, пошарила рукой по стене и зажгла свет.
— Что с нею будет? — повторила она. — Все будет хорошо. Кончу лицей, выйду замуж за Андрея. А теперь надо спать.
Она щелкнула выключателем и снова положила голову на подушку. Но тревога и страх не проходили.
— Уснуть, уснуть и завтра проснуться веселой, — прошептала она.
Ей показалось, что диван медленно поднялся и снова опустился. «Как на американских горах, — подумала она. — Засыпаю. Скорей бы, скорей». И чтобы вызвать сон, стала представлять себе стадо баранов на берегу реки. «Вот я беру одного за рога и веду его через мост, вот я беру второго за рога…»
Стало неприятно, душно, рука неудобно давила щеку. Только не двигаться. «Сейчас пройдет, сейчас засну». Река вдруг поднялась кверху, выросла, как гора, белые рогатые бараны быстро заплавали в зеленой воде. «Рыбы, — с трудом подумала Лиза и с блаженством и освобождением прошептала: — Сплю».
6
Кролик сидел в ресторане за столиком и ждал Наталию Владимировну. Была уже половина второго, она обещала приехать в час, и Кролик волновался. Он был все такой же, не изменился, только теперь в зубах торчала не сигара, а трубка, котелок был запылен, и вместо шубы с бобровым воротником на нем было летнее короткое пальто.
В кармане у Кролика лежали триста франков, доставшиеся с таким трудом.
— Сто франков — завтрак, двести — ей.
Все из-за нее. Из-за Наташи. И хотя бы она чувствовала. О, тогда все было бы совсем, совсем другое. Но она бессердечная. Ей все равно. Она даже не замечает. Он с ненавистью смотрел на клетчатую скатерть, на низкие четырехугольные окошки, на стены, разрисованные овечками и поросятами, на весь этот фальшиво-нормандский стиль. В сущности, ему не за что было ненавидеть этот ресторан. Ненависть его относилась к Наташе. Ее он ненавидел. Ее и себя. Ее — за то, что она довела его до позора и нищеты, он так и думал: «Позора и нищеты». Себя — за то, что позволил довести себя до этого.
Лакей во второй раз подошел с карточкой. Кролик раздраженно махнул на него рукой:
— Я жду даму, — и отвернулся.
Но лакей почтительно нагнулся к нему:
— Господин Рохлин, вас просят к телефону.
— Меня?
Кролик вскочил:
— Где у вас телефон? Где?
Голос Наташи громко и резко проговорил в трубку:
— Это вы? Я не могу приехать завтракать.
— Но… Но почему?
— Не могу. — В трубке что-то щелкнуло.