Нала, Майва и солдаты подошли к ограде. Они тоже услыхали крик и, даже не зная языка сисуту, поняли, что там происходило что-то неладное.
— Туда! — крикнула Майва, и мы бросились вперед, за хижину. Там был узкий вход в пещеру. Мы кинулись в него, не думая о возможности засады, и когда глаза чуть-чуть привыкли к полумраку, царившему в пещере, увидели вот что.
В центре пещеры, прикрепленный к полу крепкими кольями, стоял огромный львиный капкан с двойной пружиной, оскаленный острыми сверкающими зубьями. Он был открыт, а за ним или, вернее, почти над ним происходила отчаянная борьба. Шесть или восемь женщин с трудом волокли к капкану яростно сопротивлявшегося почти голого белого человека с длинной бородой. За всем этим наблюдал только один мужчина, толстый, с жестоким лицом, маленькими глазами и отвислыми губами. Это был сам Вамбе, он стоял у капкана и ждал, явно намереваясь втолкнуть туда свою жертву.
В этот момент они нас увидели, и наступила минутная пауза. Потом, прежде чем я успел понять, что произошло, Майва подняла ассегай, который все еще держала в руке, и метнула его в голову Вамбе. Я увидел только отблеск металла, злодей увидел его тоже, он сделал шаг назад — прямо в разверстую пасть капкана. Стальные зубы Железа-которое-кусает сомкнулись на его жирном теле, как челюсть огромного хищника; он издал нечеловеческий крик — такие вопли мне доводилось слышать нечасто! Теперь, наконец, и он испытал на себе те адские мучения, которым подвергал стольких людей, и хотя я и христианин, не могу сказать, чтобы в эту минуту я испытывал к нему жалость.
Ассегай пролетел мимо и пронзил руку одной из женщин, вцепившихся в несчастного Эвери. Она тут же отпустила его, как, впрочем, и все остальные. Эвери упал на землю и лежал, тяжело дыша.
— Смерть ведьмам! — вскричал Нала громовым голосом, указывая на женщин.
«Не надо, — едва сумел выдохнуть Эвери. — Пощадите их, это он их заставил». Он указал на дьявола в человеческом облике, корчившегося в капкане.
Тут Майва жестом велела всем нам отойти назад, ибо настал час ее мщения. Мы отступили, а она приблизилась к Вамбе, сорвала с себя белоснежную накидку и встала перед ним. Ее горящее яростью прекрасное лицо было неподвижно, словно высечено из камня.
— Кто я? — воскликнула она таким ужасным голосом, что Вамбе перестал кричать. — Отвечай, кто я — женщина, которую дали тебе в жены, женщина, у которой ты убил ребенка? Или я дух, пришедший увидеть твою гибель? Что это? — продолжала она, доставая высохшую детскую ручку из мешочка, висевшего у нее на поясе. — Если это рука ребенка, то почему она одна? Кто отрезал ее, и где тот ребенок? Это рука или тень руки, которая сейчас вопьется тебе в горло? Где твои люди, Вамбе? Они спят, едят, выполняют твои приказания? Или, может, они мертвы и рассеяны по земле как листья зимой?
Вамбе застонал, а женщина с горящим взором продолжала:
— Ты все еще вождь, Вамбе? Или кто-то отнял у тебя землю и власть? Скажи, мой господин, что ты здесь делаешь и что за рабские оковы у тебя на ногах? А может, это сон, Вамбе, великий господин и вождь, а может… — Она подняла сжатые кулаки, потрясая ими у него перед лицом. — А, может, тебя настигла месть женщины, и ее ум победил твою силу, тиран? И не придется ли тебе теперь медленно умирать в муках, которые страшно вообразить, ты, проклятый детоубийца!
Тут с ужасным криком она швырнула мертвую детскую руку прямо ему в лицо, а сама без чувств упала на землю. Демон в ловушке отпрянул назад, насколько позволяли его железные путы, глаза его полезли на лоб от боли и ужаса, и он снова начал издавать страшные вопли.
Это было выше моих сил.
— Нала, — сказал я, — прикажи прекратить пытку. Этот человек — злодей, но нельзя обрекать его на такую страшную смерть. Отдай приказ.
— Нет, — ответил Нала, — пусть попробует пищи, которой сам кормил многих. Пусть остается здесь, пока смерть не заберет его.
— Я запрещаю это, — возразил я. — Пусть его конец будет скорым. Отдай приказ.
— Ну, если такова твоя воля, Макумазан… — промолвил вождь, пожимая плечами. — Но сначала надо вынести отсюда белого человека и Майву.
Воины подняли Эвери и Майву и вынесли их из пещеры. Когда Эвери проносили мимо поверженного вождя, мучитель — так труслива была его жалкая душонка — молил своего пленника заступиться за него и избавить от ужасной участи, которая, если бы не наше чудесное появление в пещере, могла бы настигнуть самого Эвери.
Мы вышли на свет, и через минуту один из самых гнусных негодяев перестал обременять землю своим присутствием.