— Ближе к делу, — перебил Азиэль финикийца.
— Простите, принц, — ответил тот, с извиняющимся видом разводя руки, — сегодня утром я заключил очень прибыльную сделку, скрепив ее изрядной порцией вина, поэтому не сердитесь, если я говорил слишком вольно в вашем присутствии. У меня к вам предложение. Сегодня в храме проводится церемония, где имеют полное право присутствовать и чужестранцы. Это редкая возможность, и так как вы наслышались о наших таинствах в священной роще, то я подумал, что вы, возможно, пожелаете присутствовать. Если так, я с удовольствием вас провожу.
Первым побуждением Азиэля было отклонить это предложение. Слова отказа уже вертелись у него на языке, когда его осенила внезапная мысль, Почему бы не посмотреть на это мерзкое зрелище, не узнать, какую роль в церемонии будет играть госпожа Элисса? Не верный ли это способ исцелиться от снедающего его недуга?
— Какой обряд будет совершаться? — спросил он.
— Жертвоприношение с целью исцелить тяжко больную госпожу Баалтис, принц.
— А что предназначается в жертву?
— Я слышал, голуби, — последовал равнодушный ответ.
— Я пойду с тобой, Метем.
— Хорошо, принц. Свита ожидает вас у ворот.
У главного входа во дворец Азиэль в самом деле нашел свою охрану и других слуг, готовых его сопровождать.
С ними был и Иссахар; принц приветствовал его и спросил, знает ли он что-нибудь о предстоящем обряде.
— Да, принц, мы будем свидетелями гнусного жертвоприношения.
— И ты хочешь пойти вместе со мной, Иссахар?
— Куда мой господин, туда и я, — угрюмо пробурчал левит. — Кроме того, принц, если у вас есть причины желать посмотреть на это дьяволопоклонство, то и у меня есть свои.
Вместе с Метемом они направились к храму. У северной калитки храма, шириной не больше одного шага, финикиец поговорил со стражниками, и те пропустили их внутрь. Проходы здесь были очень узкие; приходилось идти гуськом. Миновав запутанный лабиринт проходов, они пошли вдоль громадных стен, сложенных из гранитных глыб, не скрепленных цементом, и наконец оказались на большой открытой площадке, Церемония уже началась. Почти в самом центре площадки, вымощенной гранитными плитами, стояли две конические башни, одна — высотой около тридцати футов, другая — вдвое ниже. Эти башни, также сложенные из каменных глыб, являлись, как объяснил Метем, священными символами Эла и Баалтис. Перед башнями находился помост с каменным жертвенником, а между ними, в жертвенной яме, пылал жаркий костер. Весь центр занимали стройные ряды жрецов и жриц. А вокруг священной круглой площадки толпилось множество зрителей, среди которых отвели место Азиэлю и ею сопровождающим, хотя кое-кто из людей фанатичных и возражал против допуска иудеев.
Когда они вошли, жрецы и жрицы уже заканчивали молитву, фразы которой они произносили поочередно, странным речитативом. Молитва была отчасти традиционной, хорошо заученной, отчасти импровизированной; молящиеся взывали к богам-хранителям, прося исцелить верховную жрицу, госпожу Баалтис. Но вот молитва закончилась, и хорошенькая, решительного вида девушка вышла на открытое место перед жертвенником и резким взмахом руки скинула с себя белую накидку; под ней оказалось пестроцветное прозрачное платье, через которое просвечивала ее ослепительно-белая плоть.
Черные волосы девушки, украшенные венком из алых цветов, ниспадали свободными прядями; руки и ноги были обнажены, и в каждой руке она держала по бронзовому кинжалу. Чуть-чуть приоткрыв накрашенный рот, словно собираясь заговорить, и воздев насурьмленные глаза к небу, она медленно-медленно начала свой танец. Мало-помалу ее движения убыстрялись, волосы разлетались в стороны, так что цветочный венок походил на большое рубиновое ожерелье. Вдруг бронзовый нож в ее правой руке ярко сверкнул, и над ее левой грудью расползлось багровое пятно, затем блеснул кинжал в левой руке, — такое же пятно забагровело над правой грудью. При каждом ударе собравшиеся дружно охали и тут же замолкали.
В безумном исступлении пляшущая жрица перестала вертеться и взметнулась высоко в воздух, звеня над головой ножами и крича:
— Внемли мне, внемли мне, Баалтис.
Она взлетела вновь, и на этот раз на ее вопрос последовал ответ, произнесенный ее же губами, но другим голосом:
— Я здесь. Говори, чего тебе надобно?