Какая: удар по рукам.
Отвратительная: удар по почкам.
Жирдяйка: удар в живот и под дых.
Жанин задохнулась, и вкус «Егермейстера» вернулся из горла в рот, напоминая о том, что этот эпизод был исключительно виной алкоголя. Она вбежала в дом и кинулась в сторону ванной, но Лу опередила ее: кто-то наблевал ей на юбку (или просто чем-то облил), и вид у девушки был далеко не дружелюбный.
– Занято, толстуха! – рявкнула она и захлопнула дверь у Жанин перед носом.
Жанин издала звериный звук, похожий на рык, и двинулась по коридору в пустую гостиную. К счастью, все были в саду, а ей не помешало бы побыть одной. Она села и опустила голову на руки. Все кружилось… и голова, и сердце. Головокружение заставило ее откинуться на спину, и она легла на диван. Жанин чувствовала себя как Офелия на картине[6], которую она когда-то видела, плывущая, парящая, хотя она больше смахивала на девушку, которая упала с четвертого этажа и лежит, распластавшись на асфальте.
Кто-то подошел к ней, но она даже не предприняла попытки встать. Кроме того, встать оказалось очень сложно, она потеряла контроль над собственным телом. Вдруг кто-то пнул ее по ноге. Сильно. Жанин подняла глаза и увидела в полумраке просторной гостиной Марио. Судя по выражению на физиономии, парень вряд ли искал Жанин, чтобы узнать, как дела.
– Ты идиотка… или как? Кем ты себя возомнила, чтобы приходить сюда и говорить со мной при всех? Отвечай! Хочешь, чтобы я тебя утопил? Да? Слушай, ты, гребаная кретинка… То, что случилось на каникулах, произошло на каникулах. Я был пьян, и ты воспользовалась этим, но трезвый я бы никогда не подкатил к такой, как ты, потому что ты мне не нравишься! Ты чертова уродина, я не думаю, что ты вообще можешь понравиться кому-то, кто находится в здравом уме! Ты просто отстой. Слышишь? Ты полный отстой! И тебе лучше закрыть свой рот, а когда ты будешь проходить мимо меня в школьном коридоре, опускай взгляд и даже не смотри на меня. Ясно? НЕ СМОТРИ НА МЕНЯ! – сказал он, делая ударение на каждом слоге, а Жанин различила, что глаза Марио налиты кровью. – Черт возьми, как же меня угораздило связаться с самой толстой девкой в «Лас-Энсинас»… Это не предупреждение и не угроза, а ультиматум, усекла? Если ты снова подойдешь ко мне ближе, чем на десять метров, если снова заговоришь или даже упомянешь меня, я прибью тебя, как комара, как навозную муху! НЕ СМОТРИ НА МЕНЯ! Твою мать…
Жанин не могла ответить, она сидела, дрожала и внезапно начала ловить ртом воздух, пока Марио решительным шагом направлялся к двери.
Жанин и не предполагала, что они будут друзьями, не говоря уже о том, чтобы завязать или начать отношения, но какой он… сукин сын. И теперь она сидела здесь в одиночестве, а ее тайна наполняла комнату: она подцепила самого популярного мальчика в школе. Она не воспользовалась им. Нет. Он был пьян, но проявил инициативу. В этом и заключается особенность деревенских праздников. Каникулы они проводили в одном и том же месте. Он пришел вместе с родителями, Жанин – со своими предками, и на передвижной дискотеке, где сангрия лилась рекой, между подростками вспыхнула искра. Возможно, если бы вы спросили парня, он бы заявил, что это ужасный ужас, но девушка бы сказала вам, что это было…
…прекрасно. Я никогда бы не подумала, что он меня заметит. При обычных обстоятельствах Марио бы не обратил на меня внимания, но каникулы в деревне – весьма необычные обстоятельства. Мы целовались после выпивки, танцев и смеха, и он оказался очень обаятельным и милым. Не то чтобы я была большим романтиком, хотя я фанатка «Бриолина»[7] и японских комиксов про любовь старшеклассников, но это просто истории о школьной любви… и вдруг все превратилось в один из тех романов, где парень встречает девушку и видит гораздо больше, чем просто ее внешность. Он не знал, что мы учимся в одной школе, а я ему и не призналась. Что было бы, если бы я проболталась? Он не повел бы меня к себе домой? Возможно…
Мы поднялись по лестнице, он прижал меня к стене и поцеловал влажным, но нежным поцелуем, хотя и немного грубовато, потому что контролировал ситуацию – и это было ясно. Мои волосы, забранные в хвост, задели фотографию его Первого Причастия, и она упала на пол, но ничего уже не имело значения, и мы рассмеялись, потому что нам было хорошо. Мы зашли в его комнату в летнем домике, который сохранил убранство того времени, когда Марио был совсем маленьким (мы словно очутились в «Делориан», то есть в той тачке, в машине времени, из фильма «Назад в будущее» и попали в прошлое). Кровать, комод в наклейках, все стены завешаны плакатами заокеанских мультсериалов… «Бен 10» или «Черепашки-ниндзя», точно не помню. Он положил меня на кровать и снял майку. Потом лег на меня сверху, и его цепочка с подвеской постукивала по моей груди. Кулон был холодным и касался декольте. Я сняла блузку, а он стянул с меня лифчик, спустил юбку, и я застряла в ней, и мы еще немного посмеялись. Он снова поцеловал меня, романтизм уступил место беспорядку: его губы, мои, его язык, моя слюна, и не успела я опомниться, как его рука оказалась в моей промежности. Я уже собиралась оттолкнуть его – чисто рефлекторно – и сказать, что я ничего такого никогда не делала раньше, но просто позволила ему быть хозяином положения.
6
Имеется в виду картина «Офелия» или «Смерть Офелии» (1851–1852) английского художника Джона Эверетта Милле.