— Максон рассказывал, что перед самой Четвертой мировой у людей практически вообще ничего не было.
— Он прав. В том числе и по этой причине наша кастовая система так несправедлива. Многие попросту ничего не смогли предложить в качестве помощи, поэтому столько народу оказалось в низших кастах.
Мне не очень хотелось погружаться в эту тему, потому что от таких разговоров папа обычно распалялся. Не то чтобы он был неправ — система каст действительно несправедлива, — но это посещение было нечаянной радостью, и мне не хотелось тратить время на дискуссии о вещах, изменить которые нам не под силу.
— Кроме основ истории, нас учат главным образом этикету. Сейчас пошел уклон в дипломатию. Думаю, скоро придется иметь дело с иностранными послами, если на это делают такой упор. Я имею в виду — тем из нас, кто останется.
— Останется?
— Выяснилось, что одну из девушек отправят домой вместе с родителями. После знакомства со всеми вами Максон должен будет кого-то отчислить.
— У тебя грустный голос. Ты думаешь, он отправит тебя домой? — (Я пожала плечами.) — Так-так. За столько времени ты уже должна была понять, нравишься ты ему или нет. Если нравишься, тебе не о чем тревожиться. А если нет, зачем тебе здесь оставаться?
— Наверное, ты прав.
Он остановился:
— И как обстоит дело?
Мне было как-то неловко обсуждать эту тему с папой, но беседовать об этом с мамой я бы тем более не стала. А уж от Мэй ждать разумных суждений относительно Максона вообще смешно.
— Думаю, я ему нравлюсь. Во всяком случае, он так говорит.
Папа рассмеялся:
— Ну, значит, твое дело в шляпе.
— Да, но в последнее время он держится немного… отчужденно.
— Америка, милая, он ведь принц. Может, он озабочен принятием каких-нибудь законов или еще чем-нибудь в этом духе.
Я не знала, как объяснить ему, что на всех остальных, судя по всему, время у него находится. Это было слишком унизительно.
— Наверное.
— Кстати, о законах. Вам уже об этом рассказывали? О том, как пишутся законопроекты?
Эта тема тоже меня не вдохновляла, зато, по крайней мере, не имела отношения к моим сердечным делам.
— Пока что нет. Но мы читаем кучу таких законопроектов. Иногда в них сложно разобраться, но Сильвия, та женщина, что была внизу, — она наша наставница или что-то вроде того — пытается объяснять нам разные вещи. И Максон тоже никогда не отказывается помочь, если его попросить.
— Правда?
Папа, похоже, обрадовался.
— Ну да. Мне кажется, для него важно, чтобы каждая из нас считала, что может достичь успеха, понимаешь? Он очень здорово все объясняет. Он даже…. — Я заколебалась. Про потайную комнату с книгами никому говорить нельзя. Но ведь это мой папа. — Послушай, ты должен дать слово, что не скажешь про это ни одной живой душе.
Он фыркнул:
— Кроме мамы, я больше ни с кем не говорю, а поскольку всем известно, что она не умеет хранить секреты, даю слово, что ничего ей не скажу.
Я захихикала. Представить, как мама пытается удержать язык за зубами, решительно невозможно.
— Мне ты можешь доверять, котенок. — Он слегка приобнял меня.
— Во дворце есть потайная комната, битком набитая книгами! — поведала я ему вполголоса, предварительно оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости никого нет. — Там есть запрещенные книги и карты мира, старинные, на которых все страны нарисованы, как они были раньше. Папа, я и не знала, что их было столько! А еще там есть компьютер! Ты когда-нибудь в своей жизни видел компьютер? — (Он изумленно покачал головой.) — Это просто потрясающе. Ты печатаешь, что хочешь найти, и он ищет это во всех книгах в комнате и выдает результат.
— Каким образом?
— Я не знаю, но именно так Максон выяснил, что представлял собой Хеллоуин. Он даже….
Я снова оглядела зал. Потом решила, что папа, конечно, никому не скажет про потайную библиотеку, но сообщать ему о том, что одна из запрещенных книг спрятана у меня в комнате, будет уже слишком.