Я пришел к отцу и завел разговор на эту тему. Он тогда посадил меня напротив себя, и у нас состоялась очень серьезная беседа. Я до сих пор помню его слова: «Откуда ты знаешь, что эта работа для тебя подходит? И откуда ты знаешь, что ты подходишь для этой работы?»
А вообще-то, я мог и не послушаться. Пошел бы сдавать экзамены — там же не требуется согласие родителей. Но вот звонить в службу и устраивать меня отец бы не стал. Я это точно знаю. Потому что позже, когда речь зашла о работе после окончания вуза, я попросил отца позвонить его знакомому на предмет моего трудоустройства. Отец мне тогда сказал: «Я всего в жизни добился самостоятельно. И ты будешь поступать точно так же».
— Пришло время, когда вы решили стать космонавтом. Как отреагировал на это Михаил Матвеевич?
— Я принял решение стать космонавтом на третьем курсе МФТИ. Поступил-то я на факультет радиотехники и кибернетики, а затем — вот такой поворот в понимании собственного предназначения. И как следствие — перевод на факультет аэрофизики и космических исследований.
Понимаете, мне на третьем курсе 21-й год шел, а с ним и третий десяток. Конечно, еще салагой был, но в то же время и взрослым человеком, способным принимать решения, определяющие судьбу. Это был всего лишь 70-й год. Лишь девять лет люди в космос летают. Их еще совсем мало. И отец — главным образом, по этой причине — не поверил, что я стану космонавтом. Он посчитал, что шансов слишком мало, поэтому и не мучился размышлениями по поводу моего решения. Но он не стал меня от этого отговаривать. Он, кажется, даже обрадовался тому, что меня больше не потянет поступать в МГИМО, работать на дипломатическом поприще.
Отец считал, что дорога в космос лежит через летное училище. Но как раз к тому моменту в космос стали летать бортинженеры — Константин Феоктистов, Алексей Елисеев, Виталий Севастьянов, Валерий Кубасов. Он, зная мой характер, понимал, что если я твердо поставил себе цель — а для меня это было очень серьезно, — то буду идти до конца. И это его успокоило. Он, насколько я понимаю, про себя рассудил так: ладно, пусть и не станет сын космонавтом, зато дорога у него будет правильная, нормальная.
— Но вы стали космонавтом. И вы, пожалуй, единственный космонавт, к которому я могу обратиться со следующим вопросом. Фразы «Я бы пошел с ним в разведку» и «Я бы полетел с ним в космос» — насколько они сопоставимы?
— Наверное, сопоставимы. И то и другое дело опасное. И очень многое зависит от того, с кем ты работаешь. Но еще одно обстоятельство роднит две эти профессии. И там, и там ты можешь говорить: я бы с ним пошел или я бы с ним не пошел… Кого назначат в напарники — с тем и пойдешь. И полетишь.
— Для вас книга — это постижение себя самого через постижение отца. Я думаю, читатель отнесется к подобной постановке вопроса с пониманием. Но что касается книги как таковой, то есть риск, что кто-то заподозрит вас в необъективности.
— Я пишу книгу не только об отце, но и о товарищах его, об эпохе. И мой замысел заключается не в том, чтобы парадный портрет нарисовать, а посмотреть, откуда появляется судьба. Представьте себе некую турбулентность, вихревой поток. Быть может, это водоворот, а в нем — песчинки. Одну сюда принесло, другую туда вынесло, а третья песчинка вообще не доплыла. И человека жизнь бросает в вихри, в водовороты судьбы. Он не безволен. Он как-то отвечает на эти вызовы. Становится тем, кем становится. Как с судьбой человека взаимосвязаны время, эпоха, место, пространство? Мне вот это особенно хочется понять.
С. МАСЛОВ
Послесловие
Мы представили 23 портрета знаменитых разведчиков. Начали с века XIX, захватив, что в разведке бывает крайне редко, и день сегодняшний.
Значит ли это, что в элитном списке российской, советской разведки нет больше славных героических имен? Есть они! И много — хватит на несколько изданий, подобных этому. Рихард Зорге, Зоя Рыбкина-Воскресенская, семья Зарубиных, нелегалы Федоровы, Мукасеи, посол и академик Григулевич. И большое многоточие…
Мы называем тех, чьи подвиги, хоть частично, не до конца, но уже раскрыты. А насколько же больше тех, чье время украсить книжные страницы еще не пришло, а если и придет, то очень не скоро!
Изредка разведка, как это случилось с Героем Советского Союза Вартаняном и его женой Гоар, сама раскрывает своих главных действующих лиц. Фамилии других всплывают в результате арестов — а они, увы, чаще всего следствие предательства агентов, иногда — коварных и умных ходов контрразведки. Вы, читатель, знаете об этом на примерах Абеля, Молодого, Крогеров-Коэнов, Блейка. Но и здесь приходилось пережидать годы и десятилетия, чтобы, не дай-то бог, не навредить тем, кто работал рядом, кто продолжал помогать добывать секреты, шифры, документы.