— Хоть бы оделась… шалава. У нее мать померла, а она тут в таком виде шастает.
Заметил вилку у нее в руке, хищно улыбнулся, нараспев сказал:
— Во-о-он чего… Вооруженное нападе-е-ение! Вот это хорошо-о-о… Вот за это я тебе кости и перелома-а-аю. Самооборона, поняла?
Он уже почти совсем протрезвел. Конечно, он переломает ей кости. Кабан. Но она успеет хоть раз зацепить его тяжелой вилкой с длинными острыми зубцами. Лучше — если в шею. Или в морду. В глаза. Не получится — зубами грызть будет. Пусть потом хоть убьет.
Кажется, он понял, что она не боится. Задумался. Попятился к выходу. Задел ботинком мамины разбитые в кровь руки. Выругался сквозь зубы, машинально глянул вниз, на миг отведя взгляд от вилки в Сашиной руке. В этот миг Саша на него и бросилась. Сумела только шею оцарапать. Не опасно, но кровь выступила обильно, струйкой потекла за воротник. Кабан перехватил ее руку одной рукой, другой потрогал царапину на шее, посмотрел на окровавленные пальцы, с удовольствием предупредил:
— Щас я тебя убивать буду.
Наверное, убил бы. Наверняка. Но тут в дверном замке заскрипел ключ, дверь стала медленно открываться, и веселые голоса Лиды и Гали закричали с лестничной площадки:
— А вот и мы! Встречайте нас скорее! Мы эту коробку сами не втащим!
Директор замер, не выпуская Сашиной руки, вытаращил глаза и с детским удивлением спросил неизвестно кого:
— А эти-то чего приперлись?
Выдернув вилку из ее кулака, чуть не переломав ей пальцы, бросил на пол, распахнул дверь и сказал хорошо поставленным начальственным голосом:
— Где вас носит? Тут черт знает что происходит. Одна валяется на полу, другая носится в непотребном виде… Допилась до белой горячки. На людей с вилкой кидается. Лидия, я тебя предупреждал, что твое потворство всякому отребью добром не кончится. Ладно, разбирайтесь тут сами. Я спешу, у меня коллегия.
Лида и Галя закричали одновременно, кинулись к лежащей Александре Александровне, стали ее тормошить, искать пульс, спрашивать что-то, плакать…
— Он маму убил, — сказала Саша.
Они обе сразу замолчали, не вставая с колен, подняли на нее глаза. Увидели, в каком она состоянии, с ужасом оглянулись на Директора.
— Я же говорю — допилась. — Директор цыкнул зубом, пожал плечами и шагнул через порог. — В психушку надо отправить. Я распоряжусь, чтобы санитаров прислали. Все, мне пора. Вы бы милицию пока вызвали. Мало ли… буйная же.
И пошел спокойно. Совершенно спокойно. И ушел бы. И сидел бы совершенно спокойно на своей коллегии. Сменил бы в комнате отдыха за своим кабинетом окровавленную рубашку на чистую — и пошел бы на коллегию: «Здравствуйте, товарищи, задержался в пути — колесо прокололось. Ну, начнем, пожалуй». А после коллегии распорядился бы, чтобы за Сашей прислали санитаров из психушки. И жил бы дальше спокойно. А чего беспокоиться? Он, наверное, не раз так поступал. Или не совсем так, но как-нибудь похоже. И всегда спокойно уходил.
Но в этот раз ему помешали. Во дворе сипло взревела пожарная машина, и почти сразу по лестнице вверх затопали несколько человек — бегом, очень торопились. Лида выскочила на лестничную площадку, сквозь слезы отчаянно закричала:
— Товарищи! Задержите его! Это убийца!
Директор растерялся и допустил ошибку — попытался прорваться сквозь толпу пожарных. Его скрутили и приволокли назад в квартиру. Милицию вызвали. Он орал что-то начальственным голосом о вилке, которой его опасно ранила эта сумасшедшая. Требовал приобщить вилку к делу как вещдок. Галя взяла этот вещдок и на глазах трех милиционеров, двух врачей и какого-то задумчивого типа в штатском воткнула этот вещдок Директору в пузо. Директор заверещал.
— Это я его вилкой, — спокойно сказала Галя опешившим свидетелям преступления. — И в первый раз тоже я, а не Саша. У Саши сил не хватило бы… Вы же видели, как он ее избил. Жаль, что у меня тоже сил мало. Надо было спортом заниматься, а не языки учить… Ладно, я еще займусь.
Саша не знала, что дальше было, не запомнила. Она то впадала в беспамятство, то приходила в себя на какое-то время. Потом ее увезли в больницу. Долго лечили. Обнаружили, что беременна, предложили аборт. Она не согласилась — ребенок был Митькин.
Лида и Галя забрали ее после больницы к себе. Там она узнала, чем все закончилось. Дело совсем замять не удалось, слишком много свидетелей было, да еще собственная жена написала заявление в милицию. Директор, полежав в ЦКБ с двумя царапинами — на шее и на пузе, — вернулся на работу с видом мученика, пострадавшего за правое дело. Например, за борьбу с классовыми врагами. Товарищи по классовой борьбе все понимали, кроме одного: как можно было довести борьбу до такой огласки? Директора вывели из замкнутого круга и сослали опять на Урал, опять директором какого-то завода. Лида с ним развелась. Галя на прощанье еще раз воткнула в него вилку. И опять при свидетелях — чтобы не убил. Но опять не опасно, у Директора была и вправду кабанья шкура. В этот раз его в ЦКБ не положили, уехал на Урал поцарапанный.
А Митька пропал. В общежитии о нем никто ничего не знал. Саша написала его родителям в Ростов — те ответили, что тоже ничего не знают.
Через много лет Саша случайно узнала, что Митька умер в психушке, куда попал с диагнозом «вялотекущая шизофрения»: ходил по милициям и прокуратурам, пытался добиться наказания Директору. Конечно, сумасшедший.
Второго марта 1971 года Саша родила дочку Александру. Александру Александровну Комисарову. Александру четвертую.
Жила частными уроками. Лида помогала. Как-то сумела квартиру ей сделать. Маленькую, и далеко — на Большой Черкизовской. Но все-таки уже свое жилье. Потом работу нашла, переводчиком. Потом — гувернанткой в доме какого-то писателя. Маленькую Сашу, Александру четвертую, все время куда-то устраивала — то в детский сад, то в хорошую школу, то в пионерский лагерь… Потом, после школы, хотела в МГИМО устроить, но Александра четвертая не согласилась. Она хотела в институт иностранных языков. И сама поступила, без всяких проблем.
А мама пошла в гувернантки к дочке Гали. Галя очень просила. И муж у нее был никакой не ответственный работник, а бывший спортсмен. Бизнесом каким-то занимался. Очень успешно. Можно сказать, вошел в круг новой элиты. В девяносто третьем году товарищи по элите расстреляли его из автоматов прямо во дворе собственного дома. И няню его дочери расстреляли. Не специально, просто она кинулась закрывать собой маленькую Лиду, дочь Гали, внучку той Лиды, которую княгиня Александра Павловна и ее дочь Александра спасали от голодной смерти в блокадном Ленинграде.
— Это настоящий героизм, — сказал какой-то полковник, который вел дело об убийстве крупного бизнесмена. — Я ведь знаю историю вашей семьи, Александра. То есть историю… ну, всех ваших предков… И матери, и бабушки, и прабабушки… Нам все известно. Да сейчас вам нечего волноваться, сейчас такое происхождение уже ничем не грозит. Даже еще и завидовать будут. У меня дочка растет. Пойдете к ней в учительницы? Четыре иностранных языка! Она ж у меня королевой будет.
Александра тогда после института первый год работала в школе. Зарплата — никакая. А она собиралась замуж за Толика. У него зарплата тоже никакая была. Полковник предложил такие деньги, что за полгода работы у него можно было бы обеспечить нормальную жизнь и ей с Толиком, и будущему ребенку как раз на то время, пока она будет в декрете сидеть.
— Мне нужно поговорить с близким человеком, — сказала Александра полковнику.
— Хорошо, — согласился тот. — Я подожду. Вам недели хватит?
Александра не успела поговорить с близким человеком. Близкий человек ее опередил.
— Я встретил женщину моей мечты, — сказал Толик. — Саша, я не могу быть подлецом, я честно говорю: мы решили пожениться. Ты поможешь мне вещи собрать? Я должен уйти прямо сегодня. Видишь ли, свадьба у нас уже в субботу… А в воскресенье мы уезжаем в свадебное путешествие, в Италию… У нее в Италии свой дом, представляешь? Ах, Саша, я всю жизнь мечтал побывать в Италии!
Александра собрала скудное барахлишко Толика, с которым он полгода назад переехал в ее квартиру из общежития, пожелала ему счастья в личной жизни и помахала рукой на прощанье. На следующий день пошла и сделала аборт. У нее никогда не будет ребенка с отчеством Александрович. Или Александровна. На аборт ушли все деньги, которые она откладывала на свадьбу. Вообще все деньги ушли.