Может быть, это концентрированная смесь ароматов нескольких десятков разных духов на Хозяйку так подействовала? Или все-таки накурилась? Или цитирует что-то из своих любимых глянцевых журналов? Странные вещи говорит.
— Женщина должна быть независимой! — вдохновенно говорила Хозяйка. — Прежде всего — в финансовом смысле… плане… то есть не ждать, когда муж кость кинет, а самой зарабатывать, самой! Чтобы свои деньги были! И тратить их… как хочется! Безо всякого контроля, твою мать! Женщина должна быть свободной! А не чтобы каждый тут чеки проверял! Две тыщи — дорого! А кто говорил, чтобы на рынках не брала?! Блин! Да у моей Дашки ни одной тряпки дешевле двух тыщ! Потому что сама зарабатывает! Никому отчет не дает!
Хозяйка разволновалась, вылезла из кресла, принялась метаться по комнате, пиная грязными тапками с зачуханными помпонами попадающиеся на пути флаконы и машинально вытирая ладони о несколько уменьшившиеся после прошлой липосакции бока. Старая линялая футболка на боках стала уже заметно темнее… Ну, понятно — Хозяин опять задавал бестактные вопросы по поводу не подтвержденных чеками покупок. Хозяйку мучает призрак недели жесткой экономии.
— И вообще я соскучилась по настоящей работе, — заявила Хозяйка, села на диван, выпрямила спину, положила сцепленные замком руки на колени и пошевелила нижней губой. Успокоилась. — Я свое дело знаю. Я все-таки профессионалка. И людей я понимаю. Да, да, я понимаю людей. И умею выбирать именно тех, кто мне нужен! Ведь вы со мной согласны?
Александра опять молча слегка наклонила голову: согласна, мол. Почему бы и не быть согласной с очевидными вещами? Хозяйка действительно выбирала тех, кто был ей нужен. В мужья она выбрала Хозяина, в лучшие подруги — свою Дашку, в визажисты — Вову-дорогого, в горничные — профессорскую дочку, в бонны для дочери — княгиню. Якобы. Который час? Скоро проснется Настя.
Хозяйка опять заметила, как Александра глянула на часы. Беспокойно поерзала, дернула носом, цыкнула зубом. Видимым усилием задавила в себе раздражение, сказала светским голосом:
— Мой выбор не случаен. Кто лучше вас знает этикет и… и все остальное? Вы будете прекрасным консультантом, Александра, я совершенно уверена в этом. Подумайте над моим предложением, серьезно подумайте.
— Хорошо, я подумаю. Я не уверена в своих… возможностях в качестве консультанта, но в любом случае спасибо за предложение. Я расцениваю это как знак доверия.
Александра поднялась, опять слегка кивнула головой и направилась к двери, брезгливо обходя флаконы, как комья грязи. У самой двери услышала невнятное бормотанье за спиной, обернулась, подняла брови и сделала внимательное лицо.
— А почему это вы не душитесь… не пользуетесь духами? — спросила Хозяйка со странным выражением — с подозрением и надеждой одновременно. — Для вас это дорого… э-э… вы не можете себе позволить, да? Конечно, всякой дешевкой вы бы не стали… А такие — это пятьсот баксов… э-э… долларов. Тут еще почти половина осталась. Возьмите, чего там. Вам понравится. Такой гламурненький запах… Моя Дашка говорит, что это хит сезона. Все жены олигархов ими душатся… э-э… пользуются.
— К сожалению, я не могу принять ваш подарок, — бесстрастно сказала Александра. — Я действительно не могу позволить себе духи. Анастасия остро реагирует на посторонние запахи.
— Да? — удивилась Хозяйка. — А-а… Ну тогда конечно… А что она сейчас делает?
— Спит. — Александра посмотрела на часы уже демонстративно. — Через несколько минут должна проснуться.
— Чего это она так долго спит? — еще больше удивилась Хозяйка. — Ложится поздно?
Кажется, она всерьез думает, что ребенок может так поздно ложиться, что потом спит до половины четвертого. Безумие.
— Анастасия соблюдает режим, — совсем уж бесстрастно доложила Александра. — Вовремя ложится и вовремя встает. После обеда спит обычно полтора часа. Если болеет — несколько дольше.
Хозяйка покивала головой, подергала носом, пошевелила нижней губой и не очень уверенно спросила:
— Ну, как она сейчас?.. И вообще?..
Интересно, что она имела в виду? Может быть, просто забыла, как выглядит дочь, и теперь ждет, что ей тут словесный портрет начнут составлять?
— Спасибо, хорошо, — поблагодарила Александра. — Анастасия уже выздоравливает.
— Так она болела, что ли?! — Хозяйка всполошилась, вскочила с дивана, попятилась подальше от двери и даже руки к груди прижала. Вон как переживает, подумать только… Допятилась до письменного стола, наткнулась на него шедевром липосакции и испуганно сказала: — Так надо же врача вызвать!
— Врач был. Вчера и сегодня. Определил аллергию.
— Это заразно?
Вот в чем дело-то… Заразиться боится — вот и все ее переживания.
— Нет, — едва скрывая внезапно возникшее чувство сожаления, сказала Александра. — Аллергия на запах цветущего кактуса. Цветок пахнет гниющим мясом. Пришлось его срезать и сжечь.
Она пару секунд ждала реакции, потом отвернулась, взялась за ручку двери и только тогда услышала за спиной:
— Можете быть свободны, Александра.
Можете быть свободны! Ох, если бы она могла быть свободна… Когда-то давно, целую жизнь тому назад, она говорила почти те же слова матери: «Ты ведь можешь быть свободна! Просто уйди — и все!» Мать смотрела на нее спокойным взглядом и говорила спокойным голосом: «Вряд ли ты сейчас сумеешь меня понять, Александра. Было бы славно, если бы ты так никогда и не сумела меня понять. Бог даст, получишь диплом — и будет у тебя другая работа».
Диплом Александра получила, да толку-то от этого диплома… У нее оказалась та же работа, что была у мамы. И у бабушки. И у прабабушки. В разное время их называли по-разному — учительницей, няней, гувернанткой… Александру Хозяйка назвала бонной. Такое гламурненькое слово. Всегда можно небрежно упомянуть в обществе: «У меня бонна — княгиня. Четыре языка знает. И музыку, и рисует, и танцы, и хорошие манеры… Профессионалка».
Александра вовсе не была княгиней. Княгиней была ее прабабушка, Александра Павловна Комиссарова, первая из рода потомственных гувернанток детей новой элиты. Главным образом — партийной элиты. И военной. Иногда попадались какие-то литераторы или ученые, но они тоже были из новых. И фамилия у Александры Павловны была вовсе не Комиссарова, у княгини была какая-то нормальная княжеская фамилия, которую правнучка не знала. Внучка и дочка наверняка тоже не знали. Знали бы — не уцелели бы. Фамилию Комиссарова княгине дал ее первый хозяин, уголовник Федя Клейменый. Сначала он застрелил князя, мужа Александры Павловны, потом выбрал из княжеского добра то, что и самому пригодится, потом прихватил и девятнадцатилетнюю княгиню — эта уж точно пригодится, вон какая барынька, прямо картина писаная, даже и жалко такую красотулю сразу в расход, — а потом погрузил добычу на телеги, а княжескую усадьбу поджег. Потом уголовника Федю Клейменого назначили комиссаром, он вышел в большие люди, в «высшие эшелоны власти», стал бриться каждый день, хотя бы раз в неделю — мыться, привык проверять, застёгнуты ли штаны, даже читать научился… Присмотрел хорошую квартиру, пристрелил хозяина, старого врача, — наверняка буржуев лечил, контра, — поселился в этой квартире, пользуясь только кухней, а княгиню Александру Павловну поселил в кабинете с зарешеченным окном. Держал под замком. Убежать было невозможно. Из прежней квартиры — полуподвальной комнатки с застекленной щелью вместо окна под самым потолком — тоже невозможно было убежать. Уходя, комиссар закрывал комнату на замок. Оставлял ведро воды и пол буханки хлеба. На всякий случай, вдруг у него заседание какое-нибудь на пару суток или опять ответственная командировка с заданием «красный террор». Контры-то много еще осталось, разве за один день всех перестреляешь… Да если даже и за два дня не управится, так и ничего, не помрет княгиня с голоду. Красный пролетариат до революции всю жизнь под гнетом кровопийц страдал, так вот пусть теперь и княгиня пострадает. Будет знать, как угнетать народные рабоче-крестьянские массы. Александра Павловна всю свою девятнадцатилетнюю жизнь провела за границей, по-русски говорила с акцентом, вышла замуж в Париже, и перед самой февральской революцией молодой муж повез ее в Россию кружным путем, в обход всех фронтов, — позвал старый князь, собрался умирать, хотел попрощаться. Старого князя молодые в живых уже не застали, зато застали самое начало бунта — того самого, бессмысленного и беспощадного. Александра Павловна все удивлялась, почему полиция в конце концов не наведет порядок. Она ничего не понимала про народные рабоче-крестьянские массы, и типичного их представителя Федю Клейменого искренне считала буйнопомешанным, сбежавшим из сумасшедшего дома.