Когда пришла ночь и свет погас, Пол неуверенно пожелал Тинли спокойной ночи и, не получив ответа, свернулся на краешке кровати. Думать про завтрашний день день было почти невыносимо. И ведь он ещё даже не виделся с Харшоу! Что тогда-то будет...
И впервые с того дня, как он в очередной раз покинул дом, ему захотелось заплакать. Хотя нет... нет, он не плакал с тех самых пор, как умер Арчи. Почти год назад. Потом, казалось, всё уже было безразлично - покидать школу, видеть слёзы мамы, потом опять её слёзы, когда она снова провожала его на учёбу, новая школа... Всё это не имело значения. Пол думал, что перестал быть маленьким в тот день, когда тело мальчика, чьим фагом он был в Хотинтоне, вынесли из здания пансиона, накрыв флагом с гербом его рода. Арчи происходил из Клодвеллов и очень гордился этим; этот флаг висел над его кроватью всё время, пока он учился в Хотинтоне. Пол думал об этом и чувствовал, что плачет - не из-за Харшоу, не потому, что его жизнь, едва начавшаяся в Бродуэлле, уже грозила разлететься на осколки. Он плакал, потому что думал про Арчи. Слишком часто и слишком много в последние дни.
Он понял, что не уснёт, и, решительно утерев нос рукавом, тихонько поднялся. Одеться в темноте, не разбудив никого, было не так-то просто, но он справился и, прокравшись между рядами кроватей, выскользнул за дверь. Глупо, но... мистер Эткинс ведь сказал, что Пол может обращаться к нему в любое время. Пол хотел спросить, что ему делать. Он понимал, что это детский поступок, что он не имеет права быть таким беспомощным. Но он БЫЛ беспомощен. Он привык, что всегда есть рядом кто-то, кто сможет ему помочь, и только поэтому был таким храбрым... таким наглым - это вернее. А теперь всё шло наперекосяк, и ему нужен был совет. Просто совет, ничего больше.
Так он говорил себе, на цыпочках пробираясь тёмными коридорами в учительское крыло. Если его поймают, то завтра он, а не Харшоу, будет болтаться на перекладине в спортивном зале. Что ж, это было бы к лучшему, мрачно подумал Пол - это бы поставило нас на одну доску. Может, он бы стал ненавидеть меня чуточку меньше.
Переход между двумя крылами здания перегораживала дверь. Пол подёргал ручку и, поняв, что она заперта, тихонько выругался. Надо было возвращаться, но ему не хотелось. Он подошёл к ближайшему окну и залез на подоконник с ногами. Ночь стояла тихая, в кои-то веки не моросил дождь, ярко светила луна. Пол прижался лбом к стеклу. Подоконник был ледяным, он моментально продрог, но куда ему было идти? Так он и сидел, мелко дрожа и стараясь ни о чём не думать, когда вдруг услышал какой-то странный звук.
Вздрогнув, Пол вскинул голову и в панике сбросил ноги с подоконника. Если его и впрямь поймают, ему крышка! Теперь перспектива порки казалась куда менее завлекательной, и Пол в отчаянии осмотрелся, думая, где бы спрятаться. Звук тем временем повторился, не приближаясь. Очень странный звук... очень. Пол внезапно понял, что он идёт из-за двери чуть дальше по коридору. На этом этаже, насколько он помнил, находились классные комнаты старших и библиотека, а ещё - какие-то хозяйственные помещения. Из одного из них и доносился этот звук. Такой странный... и в то же время пугающе знакомый...
Как будто кто-то пытался кричать, но не мог, потому что ему зажимали рот.
От этой мысли Пол вздрогнул так сильно, что чуть не свалился с подоконника. Господи, нет! Неужели Харшоу там... и кого он мучает на этот раз?! Надо бежать, подумал Пол, леденяя, бежать без оглядки, нырнуть под одеяло и спать, спать... меня тут не было, я ничего не слышал. Ведь не хочется же мне оказаться на место того, кто там с ним сейчас?..
Полу этого не хотелось, совсем не хотелось, и всё же он сполз с подоконника, тихо подошёл к двери, из-под которой - он только теперь заметил - тоненькой полоской виднелся слабый свет, и, наклонившись, прижался глазом к замочной скважине.
Он смотрел с минуту, прежде чем почувствовал, что чья-то ладонь снова зажимает ему рот. И ещё лишь через несколько секунд понял, что эта ладонь - его собственная.
Харшоу действительно был там. Это была какая-то кладовка, свалка для старой мебели; в её центре стоял стол, вокруг которого сгрудились наваленные стулья, ящики и коробки. Харшоу лежал на столе спиной, вцепившись руками в его края и широко раскинув высоко задранные ноги. Это он стонал - теперь уже не кричал, а только стонал, почти неслышно из-за тряпки, торчавшей у него изо рта. Почему он не выдернет её, тупо подумал Пол. Почему, ведь его руки свободны, почему он...
Довести мысль до конца он не сумел. Потому что понял, кто тот человек, который стоит у Харшоу между разведённых ног, крепко вцепившись пальцами в его приподнятые бёдра, и быстро, ритмично, грубо трахает его на пыльном столе.
Это был мистер Эткинс.
Он был полностью одет, только брюки его оказались слегка приспущены. Отпустив одну ногу Харшоу, он упёр ладонь ему в живот и с силой надавил, прижимая к столу спиной. Спиной, которую позавчера исполосовали розгами, всё так же тупо подумал Пол. Яркий лунный свет освещал их, бросая длинные тени на стену. Пол увидел член Харшоу - совсем маленький, что весьма бы его позабавило, если бы случилось в иных обстоятельствах, и совершенно вялый, сморщенный. Ему не нравилось то, что с ним делали. "О, Боже, да что я такое думаю, разве это может нравиться?!" - в ужасе подумал Пол и тут понял, что зажимает себе рот. Зажимает, чтобы не закричать.
Или надо было кричать?
Мистер Эткинс приостановился, убрал руку с живота Харшоу и, просунув её ему между ног, тихо сказал что-то. А потом - Пол увидел это совершенно ясно, - схватил его мошонку и выкрутил, выкрутил с такой же силой и жестокостью, как Харшоу выкручивал Пола. И теперь Харшоу, а не Пол, закричал от боли, и кляп заглушил крик, а Пол, рухнув на колени и ничего не видя от ужаса, схватился руками за собственную промежность, так, словно только что мистер Эткинс схватил его самого.
"Боже, что же это, что же, - в панике думал он, - за что он с ним так, как можно..."
За что? А ты не знаешь, Пол, за что? Мистер Эткинс ясно сказал, что Харшоу зарвался, что его нужно наказать. Видимо, порка был только началом. Да и как ещё можно совладать с такими, как этот богатый ублюдок - только их же собственными методами! Что мистер Эткинс и делал... так, будто был старшим учеником, а Пол был его фагом.
"Арчи никогда ни с кем не делал такого", - подумал Пол, и это наконец вернуло ему способность мыслить ясно. Он тихо отстранился от двери и, с трудом передвигая ногами, пошёл прочь по коридору. Что ж, справедливость всё же существует. Все получают по заслугам...
"Но только Харшоу не насиловал меня", - подумал Пол, чувствуя, как ком подкатывает ему к горлу. И даже если.... если он ещё сделает это... а ведь теперь непременно сделает, отыграется на мне по полной... даже тогда...
Даже тогда это зверство, нельзя так, нельзя.
Он вспомнил стон, который привлёк его внимание, вспомнил откинутое, мокрое лицо Харшоу в лунном свете, его голые, почему-то казавшиеся очень худыми ноги, вздёрнутые вверх, его неэрегированный пенис. Сунул кулак в зубы и с силой укусил его, заставляя себя встряхнуться.