– Даром, что ли, о нем, Владимире Красном Солнышке, гусляры песни поют? Как это… «Хитер-мудер, мудрей в свете его нет».
– И ты, великий княже, прочитал, конечно же, сию книгу?
– Конечно, прочитал, – усмехнулся князь Изяслав. – Хотя и небольшой я любитель чтения. Там дед излагает науку державной мудрости и рассказывает о подвигах своей жизни. Есть и полезные для души выписки из «Псалтыри». Нет только никаких указаний, где искать клад. И не я один эту книгу деда читал. Редкость, конечно, однако ведь дед приказал переписать ее еще трижды, переплести и книги раздал сыновьям – моему покойному отцу, князьям Ярополку, Андрею и Юрию Долгорукому. Не дал только дяде моему Вячеславу.
– Погоди, великий княже, дай подумать, – попросил Хотен. Сделал добрый глоток горячей кисловатой жидкости, и в голове у него мгновенно прояснилось. – Выходит, разгадка таится именно в той и только в той книге, которую тебе твой прославленный дед подарил!
– Вот, и отец митрополит Клим мне то же самое сказал! Значит, можно надеяться, что не глупые вы у меня советники. Беда наша в том, что нет у меня сейчас той книги.
– А как же ты, великий княже, ухитрился такую ценность из рук выпустить? – вскочил на ноги Хотен и расплескал бы романею, если бы не осталось вина уже на донышке. Тут же опомнился и поклонился. – Прости меня, великий княже.
– Да ладно уж, – князь отмахнулся. – Сам ведь разумею, что сплоховал. А дело было так. Через два года после смерти деда обещал дядя мой Ярополк дать мне первую мою волость – в Курске, однако колебался. Тогда дядя Вячеслав пообещал за меня перед ним ходатайствовать, если я отдам ему эту книгу. Дядя Вячеслав очень обижался, что ему списка отцовой книги, в отличие от братьев и даже племянника, не досталось, и недоумевал, почему.
Тут ухмыльнулся князь Изяслав, и боярин его позволил себе усмехнуться в ответ. Впрочем, лицо его тут же вытянулось.
– А не могла ли, великий княже, та книга пропасть? Скажем, сгореть на пожаре?
– Не могла она пропасть, – князь заявил это весьма уверенно, и тут же снова ухмыльнулся. – Дядюшка мой князь Вячеслав Владимирович известен своей неудачливостью, а вот пожаров в его теремах не было. Бог миловал старичка. И он человек постоянный, и в чудачествах своих, и в чем важном: уж если так дорожил сей книгою четверть века тому назад, то будь спокоен, дорожит и сейчас.
– Понял, великий княже. Я должен съездить к стрыю твоему князю Вячеславу Владимировичу… А где он сейчас сидит?
– Помирился с братом своим Юрием, хранит худой мир со мною, а сидит в Вышгороде. Поедешь послом от меня, сменяешь сию шпалеру на дедову книгу. Только дело непростое, обсудить его надо спервоначала с отцом митрополитом.
– Благодарю тебя, великий княже, за честь, но можно ли мне ехать послом, коли дело тайное? Уж где-где, а при дворе князя Вячеслава Владимировича найдутся доброхоты твоих врагов…
– Верно, не подумал! – хлопнул себя по лбу ладонью князь. – Послом поедет Радко, а ты в его охране. Порадуем старика, пусть попыжится! Тебе же я дам свой шлем с забралом, и ты в нем проедешь через Вышгород и снимешь только в палате у Вячеслава, когда начнешь править посольство. Пусть Радко потребует для вас с ним обоих беседы наедине, а говорить будешь ты. Бери насовсем мой старый добрый шлем, дарю по такому случаю! Мне ведь позавчера привезли давно заказанный в немцах новый, с золотым святым Пантелеймоном спереди. Теперь и с забралом на лице меня каждый узнает!
Глаза у князя Изяслава горели, он схватил кубок, взвесил в руке и заглянул на дно. Потом захлопнул крышку и поставил посудину на стол. Хотен тем временем подскочил со скамьи и одним глотком допил вино.
– Значит, сделаем вот как, – подытожил князь. – Даю тебе три дня на отдых и на сборы. Непременно обговори это дело с отцом митрополитом. Сегодня у нас пятница? Во вторник выезжаете в Вышгород. А теперь я тебя не задерживаю, сыщик… Боярин то бишь.
С гудящей головой отправился Хотен искать обиталище отца митрополита. Выяснилось, что господин отец Клим разместился в доме протопопа Успенского собора отца Пахомия, потеснив его на три клети. Велик ли дом, не успел узнать Хотен у словоохотливого владимирца, потому что тот прохожий уже показал ему калитку в высоком заборе и поспешил по своим делам. В калитку вделан был бронзовый дверной молоток, с замысловатым украшением, но не было времени рассматривать диковину. На стук уже отозвался невидимый пес звоном цепи и рычанием, и замолк, остановленный торопливым: «Молчи, бога ради, Задорушка, отец митрополит пишет!»
Зашаркали подошвы, выглянул из калитки заросший бородой по самые уши келейник митрополичий, Ефим. Придерживая накинутую на рясу шубу, всмотрелся и спросил: