Она останавливает меня взглядом.
– Ты разочаровываешь меня, Ярроу. Я бы пошла ради тебя на такое.
Что-то внутри меня отчаянно хочет верить в то, что это правда. И вот я уже жду, пока они спрячутся в проулке… и на пределе скорости бегу прямо на зеленорубашечников. Надеюсь, игра стоит свеч.
Когда они появились из-за угла, я пронеслась перед ними, как торпеда, так что они отпрянули назад и попытались схватить меня. Секунду спустя они уже несутся за мной. Кажется, они забыли, что нас было четверо. Я – ближайшая цель, и, похоже, они решили, что если схватят меня, то я сдам им имена моих подруг. Ха-ха! Пусть хоть пытают – не дождутся!
Я слегка напугана, и ноги болят от этих смехотворных туфель. Но в то же время я чувствую необычное возбуждение. Чувствую, как кровь стремительно несется по моим венам, руки и ноги работают в бешеном ритме; я совершенно свободна.
Мы несемся по улицам Эдема, и хотя я быстрее, чем они, меня подводят одежда и обувь. Вскоре они начинают догонять меня. Я понимаю, что рано или поздно, но они меня схватят.
Я ныряю в прилегающую улицу, надеясь, что смогу оторваться. Но, пробежав весь путь до конца, понимаю, что это тупик. Я в ловушке! Может, надо вернуться на открытую улицу, прежде чем они сообразят, что я исчезла? Нет, время упущено. Они стоят у входа в проулок. Больше не бегут. Они знают, что деваться мне некуда.
Нельзя допустить, чтобы меня схватили! Эта убежденность охватывает меня, переполняет. Не знаю, почему мне так важно, чтобы меня не поймали. Мама будет в ярости, конечно, но она же возглавляет разведку. Она не даст ход делу, и к утру уже не останется никаких следов этого происшествия. Но почему-то мне кажется, что случится что-то непоправимое, если зеленорубашечники схватят меня.
На улицу выходит фасад здания, отделанный модным искусственным камнем, кажущимся замшелым, как задняя стена сельского домика из прошлого, до Гибели Природы. Этажи выше первого выложены фотоэлектрическими, энергопроизводящими материалами, которые покрывают почти все здания в Эдеме. Декоративные накладки на нижних этажах весьма живописны. По ним я и начала стремительно карабкаться наверх.
Гле-то в шести метрах над землей я вижу открытое окно. Мой желудок сжимается в спазме. Я хочу вернуться на Праздник снега и слушать, как Хоук называет меня красивой, хоть он мне и безразличен. Пусть все будет как обычно, легко и безопасно.
Но другого выбора нет, иначе придется сдаться.
Я начинаю карабкаться по стене. Это одновременно и самое легкое, и самое сложное, что я когда-либо делала. Мое тело, гибкое и сильное, кажется, само знает, что делать. Пальцы без проблем цепляются за самые маленькие трещинки. И все же с каждым движением все внутри меня кричит: Нет! Вернись! Я боюсь упасть, но есть кое-что похуже. Меня тянет вниз особенное, психологическое притяжение, с которым приходится бороться на каждом пройденном сантиметре.
Внизу зеленорубашечники кричат, чтобы я спускалась. Один из них предлагает оглушить меня электрошоком. Другой говорит, что если я потеряю сознание и свалюсь, придется иметь дело с кучей писанины. Третий логично замечает, что надо просто поставить охранников у двери и поджидать меня там.
В конце концов я добралась до окна. Я вспотела, и мое сердце, кажется, готово выпрыгнуть наружу, хотя мышцы совсем не устали. Я распахиваю окно шире, чтобы пробраться внутрь, и вползаю в темную, пустую комнату. Мой желудок снова бунтует. Тротуар кажется таким далеким. Я ведь и правда могла упасть и сломать ногу, умереть. Глянув вниз, я машу рукой зеленорубашечникам.
Не удивлюсь, если они прождали меня всю ночь у входа. Очевидно, они не заметили, как я поднялась на крышу, а потом выбралась на соседний чердак, а оттуда на лифте спустилась вниз и растворилась в ночи.
4
Надо сильно постараться, чтобы ошарашить Перл. Мне удалось добиться этого одним своим появлением в классе на следующее утро.
Она расслаблялась в своей скорлупе. Мне были видны только ее длинные ноги. Ее окружала половина учеников нашего класса. Все тянулись к ней, как подсолнухи к солнцу, поклоняясь ее излучению. Поначалу меня вообще не заметили, поэтому мне удалось услышать, о чем она говорит.
А говорит она обо мне.
– Не знаю, что происходит в голове у этой несчастной, – вещает Перл. – Сначала она выдвинула это истеричное, неоправданное обвинение против Хоука. – Вокруг раздаются возгласы сочувствия.
Что? Я чувствую, как вспыхивает мое лицо. Ведь именно она настояла, чтобы я оклеветала Хоука. Чувство стыда, которое я испытала, когда поймала выражение изумленного страдания на его лице, до сих пор сжигает меня изнутри.