– Мне он тоже кажется глупым, – говорит Хоук, уловив безразличие в моем голосе и понимая его по-своему. Стоит кому-то втрескаться в тебя, как они начинают соглашаться с каждым твоим словом. – В смысле, здесь нет естественных осадков, и мы должны беречь воду, и зачем тогда Экопан планирует одну снежную ночь каждый год?
– И один день дождя спустя полгода, – напоминаю я.
Снег всегда идет ночью. А дождь днем. Помню, как на один Праздник дождя я оказалась где-то высоко, совершенно беззащитная. Когда дневное небо затянуло искусственными облаками, я, в лихорадочном упоении запрокинув голову, старалась поймать языком тугие капли.
– По-моему, Экопан делает это для того, чтобы мы почувствовали себя ближе к природе, – продолжает Хоук. – Я серьезно, вот, смотри. – Он нажимает кнопки на панели управления своей скорлупы, и внезапно нас окружает панорама одного из Праздников снега прошлых лет. Должно быть, это было еще до моего рождения. Все наряды выглядят старомодно, блеклой расцветки, без изысков, грубо спадают свободными складками. Такую одежду наверняка носили наши бабушки и дедушки.
Скорлупа спроектирована так, чтобы дать ученикам ощущение полного погружения. На самом деле непонятно, зачем нам вообще нужны учителя. Они могли бы просто загружать уроки в наши скорлупы и отдыхать до конца дня. Температура внутри скорлупы падает, и, несмотря на пение и ликование толпы, которая выглядит такой живой, все воспринимается как-то приглушенно. Я там, среди людей, но в то же время как будто на расстоянии от них. На самом деле я все чувствую, хотя умом понимаю, что это лишь иллюзия. Вот престарелая женщина поднимает на руках ребенка вверх так, чтобы он смог своей пухлой ручкой поймать снежинку. От такого зрелища я не могу сдержать улыбку. Хоук жмет другую кнопку, и мы переносимся к замерзшему только на одну ночь искусственному пруду. Парочки скользят по его поверхности. Скорлупа набрасывает капюшон виртуальной реальности мне на голову, и кажется, что я скольжу вместе с ними.
Я почти не дышу, когда Хоук выключает прибор. Скорлупа восстановила нормальную температуру и снова стала просто машиной: наваждение исчезло. Но мои щеки еще пылают румянцем от недавнего холода.
Я пытаюсь стряхнуть неожиданное ощущение приятного возбуждения. Я хотела, чтобы мне стало лучше, сделав кому-то хуже. А вместо этого человек, которого я хотела обидеть ради забавы, ради власти, ради тренировки, заставил меня почувствовать себя живой. Я бы даже сказала – счастливой.
Почему это чувство кажется мне новым? Разве я не всегда счастлива? Какие у меня причины, чтобы не быть счастливой? У меня есть все.
Я чувствую странную неуверенность, и от этого раздражаюсь. Поэтому, когда Хоук склоняется ко мне и приглашает на первый танец на школьном Празднике снега, я надменно поднимаю подбородок и говорю:
– Я не собираюсь присоединяться к этим глупым детишкам. У меня и моих друзей другие планы.
На самом деле у нас не было никаких других планов, и я знала, что мы пойдем, ведь мы задолго до Праздника придумали себе наряды. Но в конце занятий Перл проскользнула ко мне.
– Ты слышала, что во внешнем круге проведут конкурс на звание короля и королевы Праздника снега? Победитель получит деньги и возможность провести праздничную ночь в самом престижном внутреннем круге.
Я что-то слышала об этом.
– Попытка поднять моральный дух низших классов, так? – спрашиваю без особого интереса.
– Вот именно, – отвечает она. – И как ты думаешь, что они будут делать с этим моральным духом? Начнут конструктивно мыслить? Захотят чего-то выше своего понимания? – она едко смеется. – Ничего хорошего не стоит ждать, если работягам из внешнего круга будет позволено надеяться на что-то вроде… да на что угодно сверх того, что им положено. Зачем пускать их в наши круги, даже на ночь? Потом они захотят, чтобы их дети ходили в «Дубы»!
– Ты абсолютно права, Перл, – говорю я неуверенно. Перл такие вещи волнуют больше, чем меня. Впрочем, возможно, у нее есть на то основания. – Но что мы можем с этим поделать. Если власти решили допустить это, то…
Она останавливает меня взглядом.
– Ну что ты, моя милая. Я сама стану властью.
Последним уроком в тот день был утомительный час управления Землей. Один из братьев дремлет, пока наши скорлупы рассказывают нам о тонкостях геологии. Рассказ начинается с чего-то, что называется бурением. Это когда люди, которым мало было ущерба, нанесенного земной коре, начали копошиться еще и внутри планеты. Впрочем, далеко с этим вопросом мы не продвинулись: с колокольной башни раздался сигнал окончания школьного дня. Мы выбрались из наших скорлуп быстрее, чем брат успел проснуться и закричать: