После обеда, уложив детей, Лиз отправилась в парикмахерскую.
— Глаза у вас блестят. На свидание собираетесь? — спросила мастерица, делавшая ей укладку.
— Да, — шепотом ответила Лиз, откинувшись в кресле и зажмурившись.
— Вы красавица — ему повезло!
— Спасибо. Он тоже очень красивый и добрый.
Ее резанула горькая ирония собственных слов.
Вечером Лиз объявила Елене, что проведет выходной день у родственников. Попрощавшись с монахиней, она пошла на автобусную остановку.
Дома у мистера Джимбо никого не оказалось — уехали, наверное, кататься с детьми, а слуг отпустили.
Лиз стояла у калитки, пока у нее не окоченели на ветру ноги. Собирался дождь. Во дворе рядом с гаражом она заметила сарайчик. Дверь в него была открыта. Вытащив из сумки блокнот, она написала на листке: «Приехала повидаться с вами, на улице холодно, решила подождать в сарае. Элизабет». Записку прикрепила к дверной ручке.
Семья Джимбо вернулась домой на закате.
— Кто-то был у нас, — сказала Ами, развертывая записку. Потом прочла ее вслух. Мистер Джимбо выхватил записку из рук жены. Он хотел что-то сказать, но изо рта вырвались лишь несвязные звуки. Он метнулся к сараю. Жена и дети недоуменно глядели ему вслед.
Джимбо распахнул дверь, ноги у него подкосились. Лиз раскачивалась в петле из красного шарфа.
— Скорее, Ами, звони в полицию. Несчастный случай!
«Я тут ни при чем, мне нечего бояться, — лихорадочно думал Джимбо. — Только не отразилась бы эта история на делах фирмы!..»
Узнав о смерти Лиз, сестра Елена отнесла в полицию ее записную книжку. И хотя церковь осуждает самоубийц, монахиня искренне скорбела о несчастной девушке, запутавшейся в цепкой паутине жестокого города.