Теперь она не может даже позволить себе раздавать своим верным слугам крестьянишек: изволь спрашивать на это согласия императора, — и что теперь будет с ней, императрицей, когда сердцем и умом Павла завладела эта лукавая девчонка, княгиня Гагарина?
Вначале, когда она пыталась упрекать его за эту страсть, он обиженно отвечал, что испытывает к княгине всего лишь платонические чувства, что она просто забавна. Теперь он не говорит о ней ничего, сразу обрывает такие разговоры, едва она заводит речь о Гагариной.
Нелидова была пусть и дурна лицом, да умна, и они даже подружились, хотя та вертела императором как хотела. А эта вежливо улыбается, но вот, поди ж ты, живёт под спальней императора, и он каждый вечер перед сном проводит у неё. И она, императрица, не может сказать ничего, даже упрекнуть мужа за измену.
А теперь, когда он подозревает её бог знает в чём, когда каждый обед и ужин ей приходится набираться выдержки, чтобы не заплакать от острого слова или укола взглядом, — что же будет теперь...
И когда только кончится эта несносная ночь! За окном непроглядная тьма, ничего не видно за стёклами, сколько ни смотри...
Хрустел костяшками пальцев Александр. Он так и не ложился, как ни убеждала его Елизавета хоть на немного прилечь и отдохнуть.
— Сегодня, сегодня, — твердил он.
Александр подходил к Елизавете, садился на канапе, где она, тоже не раздеваясь, сидела, подсаживался, прикасался слегка рукой к её плечу, и она ласково говорила ему:
— Успокойся, ты всё сделал правильно. Всё будет хорошо, вот увидишь, ты же сам сказал, что граф Пален честным словом поручился тебе, что с отцом не сделают ничего плохого. Он подпишет отречение, ты взойдёшь на престол, и Россия благословит тебя...
Но Александр снова поднимался, бродил из угла в угол, нервно хрустел костяшками пальцев и напряжённо прислушивался к каждому звуку во дворце.
Всё было тихо...
Сколько же слов произнесла Елизавета за эту ночь, чтобы успокоить Александра. Все его сетования казались ей ненужными в такую минуту, ничтожными и пустыми. Очень уж много говорил он о том, чтобы не обидели отца лишним словом, чтобы обошлись с ним достойно его сана. «Что же ты сам не принял участия в том, что заварил? — подумала Елизавета. — Сам бы проследил, сам бы оборвал всё недостойное».
Она даже усмехнулась — нет, он спрятался в её спальне, он ноет и ноет, он волнуется и беспокоится. Где же храбрость, смелость, где отважное открытое участие в заговоре?
Впрочем, она давно уже знала, что Александр не блещет храбростью, больше всего на свете боится он отца, его грубого слова, хотя давно и много накопил ненависти за отвратительное обращение с собой. Да и понимает же он, что больше нельзя сносить издевательства и придирки, что не подобает теперь и это странное сближение с Францией, с якобинцами, что не следовало обрывать давние и дружеские связи с Англией и высылать английского посла Уитворта из-за нескольких неосторожных слов в письме, ставшем известным императору.
Но что ей до высокой политики, она никогда особенно в ней не разбиралась, ей бы только избавиться от последствий гнусной сплетни, пущенной про неё Марией Фёдоровной из-за одного лишь намёка её бывшей подруги.
Как зол мир, какими гнусными бывают предатели, как могут они залезть в душу, а потом вывернуть все твои слова наизнанку!
Она узнала теперь цену предательства, но перед лицом смерти своей дорогой Машхен все эти последствия потускнели, и давняя сплетня уже как будто не касалась её. Она не отвечала на обвинения, она никогда не могла опуститься до оправданий, только теперь поняла она цену льстивым словам и заверениям в искренней дружбе.
Сейчас она не верила никому и даже с Анной, женой Константина, старалась держаться ровно, не посвящая её в свои мысли, хотя и не было при всём многолюдном дворе больше человека, с которым она могла бы говорить откровенно.
Елизавета перебирала свои мысли, снова и снова успокаивала нежными словами Александра, всё ходившего и ходившего по комнате и хрустевшего пальцами...
Вдруг до её слуха донёсся неясный шум — как будто зашелестели листья, как будто сильный ветер залетел в окно сквозь толстые рамы, как будто огромная стая птиц с шумом пронеслась над дворцом.
Но шелест листьев замолк, и снова тишина воцарилась в Михайловском замке, и опять принялась Елизавета убеждать Александра.
Приводила тысячи доводов, отодвигая самую мысль о том, что заговор может быть раскрыт раньше, чем приведён в исполнение. Гнала от себя страшные мысли, успокаивала Александра, но отлично понимала, что эта ночь самая тревожная в её и его жизни...