Выбрать главу

Полиции предписывалось не чинить никому обид и притеснений, был разрешён свободный выезд русских за границу, но особенно взволновал Марию Фёдоровну указ о свободном ввозе иностранных книг.

Кстати этот указ был принят не без ведома и совета Елизаветы, страдавшей от отсутствия новинок литературы, повсеместно выходивших в странах Европы.

Она немедленно написала матери, что теперь, когда разрешён ввоз иностранных книг, она, Елизавета, очень просит присылать ей новинки, поскольку полагается на вкус матери.

Принцесса Баденская действительно обладала тонким литературным вкусом и, несмотря на траур по мужу, находила время, чтобы разобраться в различных литературных течениях и отправлять в Россию, своей дочери, наиболее интересные и серьёзные книги.

Были распечатаны и вольные типографии. Один из немногих тогда российских литераторов, уже успевший завоевать широкую известность в образованных кругах столиц своей «Бедной Лизой» и «Записками путешественника», Карамзин, даже основал русский журнал «Вестник Европы». Елизавета не только следила за тем, что публикуется в этом журнале, но и сама под псевдонимами пыталась печатать кое-что из русской истории.

Став императрицей, она ужаснулась тому, что правит народом, который ей, в сущности, незнаком, она не имеет понятия о его истории, быте и культуре. И она принялась восполнять недостающие знания, благо в её распоряжении было всё, что тогда можно было найти по русской истории, — летописи, архивные записи, немногие исторические романы, ещё очень наивные, даже собственноручные произведения Екатерины Второй.

Елизавета с тщательностью и пером в руке прочла их.

Удивительная судьба и трагическая история русского народа на многие годы стали сопутствовать Елизавете. Она так блестяще выучила русский язык и пользовалась его несметным поговорочным богатством, что скоро при дворе её начали называть русофилкой.

В узком кругу друзей Елизавета употребляла для общения лишь русский язык, хотя писала она, немка, только по-французски.

Послабления и отмена самых жестоких пыток и виселиц по городам, запрещение продавать крепостных людей без земли — всё это сразу же принесло Александру широчайшую славу. Когда он проезжал по улицам в своей открытой простой коляске, народ бросался под колёса, славя благодетеля, склонялся без всяких указаний до земли, благословляя молодого, прекрасного, как солнечный день, императора...

Мужчины и женщины — все были в восторге от такого правителя империи, на балах от одного лишь его взгляда в сердцах молодых девушек и замужних матрон поселялась любовь. И эта всеобщая любовь и восхваление надолго затуманили голову Александру...

Негласному комитету общественного спасения, впрочем, суждено было просуществовать недолго. Люди в нём собрались разные, и ни одно заседание не обходилось без длительных бесплодных споров.

Близкий друг Александра, Адам Чарторыйский, срочно вызванный императором из Сардинии, куда загнал его Павел после сплетни о Елизавете, оказался очень близок с семьёй Строгановых, богатейших и влиятельнейших графов. Единственный сын и наследник этой семьи, Павел Строганов, слыл якобинцем, был в Париже во времена революции, даже носил тот самый фригийский колпак, за который Павел особенно яростно преследовал якобинцев. Строганова вызвали в Россию, отправили в ссылку в свои поместья, но Адам Чарторыйский познакомил его с Александром, и тот радушно принял республиканца и образованнейшего человека в свои друзья. А Строганов привёл на заседания негласного комитета своего родственника, жившего в доме графов Строгановых, — бедного, но основательно и серьёзно образованного Николая Новосильцева, много думавшего над переустройством России. Правда, взгляды Строганова и Новосильцева вовсе не совпадали: Строганов хотел республики, конституции, а крепостник Новосильцев тоже был за конституцию, но с сильной, неограниченной властью монарха. Он постоянно напоминал Александру, что в обществе бродят слухи об освобождении крестьян, о склонности самого государя к преобразованиям и гвардия, дворянство очень недовольны этим — не произошёл бы взрыв этого недовольства так же, как при Павле.

Эти напоминания не прошли даром для Александра. Его туманные и прекраснодушные мечты о свободе и равенстве постепенно таяли, как дым, разбиваясь о скалы косности и рутины в обществе...

А пока что преобразования касались лишь частных вопросов управления государством. В один день узнала Елизавета о реформе Государственного сената и создании министерств. Восемь министерств созданы были на старой базе, только наименования у них стали другие — военное, морское, иностранных дел, коммерции, народного образования, юстиции, финансов и государственного казначейства.