Дети-дети, а могут произвести потомство, и чем больше будет потомства, тем больше силы у династии...
Екатерина распорядилась позвать Александра.
Весёлый и живой мальчишка с уже ломающимся голосом, в громоздких ботфортах и золочёном мундире ворвался в кабинет, как ветер, не обращая внимания на Платона Зубова, с маху бросился на колени перед бабушкой, завладел её рукой и принялся целовать по пальчику, приговаривая:
— Платиновый, золотой, рубиновый, а вот это малиновый...
— Озорник, — ласково и умилённо заговорила бабушка, — поглядите, что я припасла для вас...
Александр повернул голову к столу — среди чернильниц, перьев, стопок бумаги красовалась головка прелестной Луизы.
— Хороша? — прямо спросила Екатерина.
— Лучше вас, моя государыня, нет никого на свете... — опять зацеловал её пальцы Александр.
— В старуху влюблён, а на молодую и не смотришь? — лукаво усмехнулась императрица. — Да ты погляди, кожа какая, чисто бумага, прозрачная, тут уж самый худой живописец не погрешит против истины...
— Если вы приказываете, великая государыня, — смеясь, ответил внук, — я буду рыцарем этой прелестной дамы...
— Именно того и желаю, — тепло улыбнулась Екатерина.
Словно бы и забыла она о политесе давних времён, забыла о пышных вдовушках и их жарких ласках, не приготовила внука к мыслям о женитьбе. Не то и без затей не дала себе труда распространяться, знала, скажет слово — и пойдёт Александр хоть к ведьме, зачем же зря порох тратить, зачем ещё уловки с любимым мальчиком?
Зато она уловила блестящие глаза Платона. Он загляделся на портрет, рассматривал его жадно, плотоядно.
— Что, хороша? — обратилась она к своему фавориту.
— Несказанно, матушка, — грустно покачал головой Платон, — везёт же великому князю. Богиня будет его женой...
— Ну-ну, — недовольно поджала губы Екатерина, — уж и богиня, да я ещё ничего не решила. Просто приглашу в гости, поглядим, присмотримся, господину Александру жить, не нам, а она господину Александру может и не понравиться.
— Понравится, понравится, — защебетал, срываясь на фальцет, Александр, — государыня обладает таким отменным вкусом, что не верить её глазам грешно.
И он лукаво поглядел на Платона. А тот всё ещё печально и задумчиво рассматривал портрет Луизы.
— Платон Александрович влюбился в этот портрет, — со смехом указал внук бабушке на фаворита.
На Платона как будто вылили ведро холодной воды.
— Ваш юношеский возраст позволяет вам уйти от ответственности, — напыщенно сказал он, — матушка-государыня о вас же заботится, а в вас нет никакой благодарности.
Александр с недоумением посмотрел прямо в выцветшие карие глаза бабки и увидел в них подтверждение словам молоденького фаворита.
— Милая моя бабушка, государыня-матушка, — заласкался он к императрице, — не слушайте Платона Александровича, я премного благодарен, да и всё-то вы в заботах обо мне...
И он вновь принялся целовать её пальцы.
Но Екатерина не забыла взгляда Платона, с жадностью рассматривавшего портрет. Тянет, тянет его к молоденьким барышням, но только уж к лучшим да первым в свете.
И знала она, что ни за что не оставит он несчастную свою должность — соловья в золочёной клетке — и будет плести ей про любовь да страсть, а она станет слушать и верить.
Как хочется на старости лет быть ещё способной к любви, чтобы такой вот молодой говорун мог влюбиться. Сорок лет разницы, а она вовсе не чувствует её, даром что в сыновья годится Платон, а слов его ей всегда не хватает. Недаром говорят, что женщина любит ушами, а уж Платон умеет разливаться соловьём.
Александр портрета не взял. Она проводила его долгим задумчивым взглядом.
Ничего, увидит вживую — влюбится, не может не влюбиться в такую красоту, даже если портрет и приврал.
Да и брак этот будет чисто династическим: всё ближе к Фридриху, раз девочка — родственница прусского короля, внучатая племянница. А кроме того, бедна, как церковная мышь, видно и по портрету, не могли нарядить попышнее, точно горничная какая сидит в газовом шарфе, но будет послушна, скромна, из её воли не выйдет, не станет своевольничать, как Наталья.
Да и кроме всего прочего, вероисповедания не католического, а протестантского, значит, с переменой веры не будет возни. Родители и сами пока что лишь наследники, а о жёсткой, сильной и ловкой руке Карла-Фридриха Баденского и она много наслышана.
Станет отец Луизы маркграфом, можно будет помочь и с дальнейшим приобретением земель по самой серёдке Европы, а иметь такого союзника да вкупе с Фридрихом Прусским очень даже заманчиво.