Разговор с матерью, как всегда, был трудным.
Александр не слышал многих слов, сказанных ею: она не снисходила до его глухоты, а словно бы старалась ещё подчеркнуть её...
— Никогда, никогда не соглашусь я на этот разъезд, — твердила Мария Фёдоровна, — что сказал бы отец, что сказал бы наш любезный покойный император? Что распадается семья, что нельзя устраивать такие вещи в то время, когда ещё не все наши дочери устроены, что это произведёт скандал в Европе, и кто же теперь станет родниться с нашим домом?
У неё были свои заботы: ещё трёх дочерей надо было выдать замуж.
— Матушка, — глухо повторял Александр, — боюсь, что мне всё-таки придётся разрешить поездку Анны в Кобург. Мы не будем говорить об окончательном разъезде, пусть она просто отправится в Кобург в гости...
— В гости, чтобы никогда больше не вернуться? — язвительно ответила она. — И что за пример подаст вся наша семья своим подданным, что скажут в Европе, что скажут о нас государи?
Они спорили нескончаемо, Александр уже устал повторять одни и те же слова, когда вдруг Мария Фёдоровна тихо спросила:
— Он действительно участвовал в этом деле — Араужо?
Александр молча кивнул головой.
Тогда Мария Фёдоровна потупилась, долго рассматривала носки своих модных туфелек с квадратными бриллиантовыми пряжками, высовывающиеся из-под края траурного платья, и задумчиво сказала:
— Нельзя прямо объявить, что он виноват. Надо заткнуть рот этому Араужо.
И сын, обрадованный переменой в ходе её мыслей, подхватил:
— Матушка, я всё сделаю, чтобы даже тени на нашу фамилию не упало.
— Надеюсь на тебя, сын мой, — встала Мария Фёдоровна, — но ах как рассердился бы покойный император...
Она прижала сына к сердцу — вот и ещё льготы выторговала она себе, согласившись на этот позор — разъезд двух не сошедшихся людей. Но в душе она обвиняла Анну: как же не смогла она влюбить в себя Константина, он же такой нежный мальчик...
И для себя Мария Фёдоровна решила: даже если Анна станет требовать развода — никогда не будет этого, если же Константин захочет вновь жениться, — и ему не даст она согласия.
Императорская фамилия должна быть примером своим подданным, и она действительно не давала развода Константину ровно двадцать лет.
Только после разговора с матерью Александр вызвал Константина в Зимний — до этого брат сидел под домашним арестом.
— Доигрался, — тихо и зловеще произнёс Александр, когда они остались одни в его кабинете, — какое пятно бросил на всю семью, матушка в неистовстве...
— Прости, государь, — повалился ему в ноги Константин, — суди, виноват, всё стерплю...
Александр молчал, глядя на валяющегося у него в ногах брата. Все проделки они совершали вместе, всегда вместе, с самого детства, и всегда заводилой был Константин, хоть и моложе на два года. Отважен, безрассуден, смел — Александру ли судить брата?
— Сядь, — сурово сказал он, — судить тебя, как подлеца и негодяя, не могу. Да ты и сам понимаешь, что это значит — бросить грязь на весь наш род. И что с тобой делать — ума не приложу...
— Я виноват, — сквозь пробивающиеся слёзы бормотал Константин, — мне и ответ держать. Бес меня попутал, дурака...
— Хоть взял ты её? — осторожно, с просыпающимся любопытством спросил император. — Что, хороша?
— Нет, брат, — тихо и серьёзно ответил Константин, — вся моя страсть исчезла, когда услышал её дерзкие и грубые слова. Кровь в голову бросилась, в ярость пришёл, убежал, чтобы не убить...
— И что же она сказала? — снова полюбопытствовал Александр.
— Что у меня кривые, лысые и стоптанные ноги, — понурился Константин.
Александр вдруг захохотал.
— Остроумно, хоть и грубо, — подытожил он. — Хороший способ защиты, сработало... Но ведь это не так, у тебя ноги вовсе не кривые, не лысые и уж тем более не стоптанные... Надо же так — стоптанные логи. Это лишь башмаки могут быть стоптанные... Представляю, как ты разозлился...
— Прости, брат, — снова потупился Константин, при первых же звуках хохота воспрянувший духом, — виноват, мне и отвечать...
— Значит, ты не был, когда её... — Александр не закончил.
— Нет, выскочил как ошпаренный, не помню уж, что и кричал...
— А значит, во всей этой истории виноват вовсе не ты, а твои прилипалы. Однако какие же сволочи...
— Мои адъютанты, мне и отвечать, — вновь понурился Константин.
— Каждый в ответе сам за себя, — сурово проговорил император. — Ты невиновен в её смерти, твои люди виновны. Всех в крепость, потом на каторгу, в Сибирь...