Среди вельмож прибыл в Россию вместе со своим братом и молодой князь Адам Чарторыйский, потомок славного княжеского рода. Долгие годы провёл он в России, всё надеясь на восстановление своего государства, которого теперь уже не было даже на картах. Одно за другим поднимали поляки восстания, но русские войска разбивали их. Суворов, бравший предместье Варшавы — Прагу, разрушил это чудесное архитектурное диво.
Адам и его брат Константин были приставлены к молодым великим князьям в качестве их адъютантов.
Но очень скоро они должны были уйти со своих почётных постов: слишком уж разнились их воспитание и понятия о долге и чести с понятиями Александра и Константина.
Однако Адам Чарторыйский подружился с великим князем Александром, и хотя теперь не занимал никакой должности при дворе, но был им обласкан. А высказанные Александром убеждения изумили Адама.
Великий князь признался Адаму, что ненавидит деспотизм, в каком бы виде он ни проявлялся, что он восхищённо следит за успехами французской революции и желает ей всяческого успеха.
«Он сказал мне, — писал позднее Адам, — что нисколько не разделяет воззрений Кабинета и двора, что он далеко не одобряет политику и образ действий своей бабки, что все его желания были за Польшу и за успехи её славной борьбы, что он оплакивал её падение. Говорил он и о Костюшко, которого называл великим человеком по своим добродетелям и потому, что защищал дело правды и свободы».
Не знала о мыслях Александра только августейшая бабка, иначе за одно лишь письмо другу Кочубею не поздоровилось бы и любимому внуку:
«Придворная жизнь не для меня создана. Я всякий раз страдаю, когда должен являться на придворную сцену, и кровь портится во мне при виде тех низостей, совершаемых другими на каждом шагу для получения внешних отличий, не стоящих в моих глазах и медного гроша. Я чувствую себя несчастным в обществе людей, которых не желал бы иметь у себя и лакеями, а между тем они занимают здесь высшие места. Одним словом, мой любезный друг, я сознаю, что не рождён для того высокого сана, который ношу теперь, и ещё менее для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим способом. В наших делах царит неимоверный беспорядок. Грабят со всех сторон, все части управляются дурно. Порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя, несмотря на то, стремится к расширению своих пределов. При таком ходе вещей возможно ли одному человеку управлять государством, а тем более исправить укоренившиеся в нём злоупотребления? Это выше сил человека не только одарённого, подобно мне, обыкновенными способностями, но даже и гения, а я постоянно держался правила, что лучше совсем не браться за дело, чем исполнять его дурно...»
О многом беседует Александр с Адамом Чарторыйским, они становятся такими закадычными друзьями, что младший брат Александра, забияка Константин, даже ревнует обожаемого брата к поляку.
Впрочем, стоит и задуматься над этим письмом Александра. Так ли уж выношены и выстраданы им эти слова, не кокетничает ли он ими, просто повторяя чужие мысли? Где, когда заметил он, что все части империи управляются плохо, порядка нет нигде? Он видел при дворе у бабушки лишь блеск золота и бриллиантов, видел людей, но не мог же он в свои шестнадцать ребяческих лет глубоко проникнуть в политику своей великой бабки, он, который с малых лет впитал в себя дворцовые интриги?
Екатерина оторвала его с пелёнок от родителей, но каждое воскресенье вместе с Константином он приезжал к отцу и матери к обеду и наблюдал эти два двора, такие непохожие, такие разные.
У бабушки блеск, роскошь, во всём показное величие и щедрость, особенно в отношении Платона Зубова. Для него ничего не жаль. Ничего не жалко и для них, любимых внуков, с ними у неё вообще особые отношения: она играет с ними, как девчонка, бегает взапуски, а когда невмоготу — садится и любовно смотрит на них. Её они не стесняются, ей рассказывают всё, ну если не всё, то особо ловкие проделки.
У отца в Гатчине муштровка, работа и работа. И неустанные напоминания, что государь — первый работник в своём государстве. У отца свой маленький двор, подражание прусскому королю. Свои солдаты, свои маршировки, своя форма, свой строй. Отец постоянно занят, но всегда и везде, при каждом удобном случае не устаёт он порицать двор своей матери. Так вот откуда эти глубокие слова, так вот откуда черпает юный Александр эти суждения...
Не надо принимать эти его строки за выношенное, за выстраданное, он повторяет слова отца, может быть и вовсе не вникая в их смысл. Что ему до порядков в империи, если вечерами он вместе с Константином слоняется по петербургским улицам, будучи не занят на балу, или на спектакле, или же на приёме в Эрмитаже, где собирается только избранный Екатериной кружок. А на улицах он пристаёт к простым вульгарным девчонкам, срывает шляпы с прохожих, нередко бьёт палкой какого-нибудь не слишком понравившегося ему господина и хохочет от сознания своей безнаказанности...