Луиза не успевала отвечать на вопросы великой княгини Марии Фёдоровны, но та и не ждала ответов. Она говорила быстро, торопливо, наслаждаясь звуками своей немецкой речи, и тараторила, тараторила, словно боясь, что у неё скоро отнимут собеседницу.
И тут Луиза украдкой бросила взгляд в сторону лиц, окружавших великого князя и великую княгиню. Утомительная болтовня Марии Фёдоровны дала ей возможность присмотреться к окружающим.
Она сразу выделила из этой толпы два лица — высокого тонкого молодого вельможу, одетого с изысканной роскошью двора, и стоявшего рядом низенького мальчика с таким же, как у Павла, курносым носом, хоть и белой кожей лица и большими голубыми глазами.
«Верно, это и есть великий князь Александр, — тут же подумала она, — а возле его брат».
Насколько позволяли приличия, настолько и был пристален её взгляд. Это за него прочили её, это к нему наставляла её мать относиться особенно ласково.
Но колючий, враждебный взгляд Александра заставил замереть её сердце. Он не подошёл к ней, не поздравил её с прибытием, он не сказал ей ни слова, внимательно смотрел холодными голубыми глазами.
Она, подстрекаемая его взглядом, тоже сделалась равнодушна и сурова, только следила за собой, отвечая на вопросы, улыбалась тепло и заставляла себя вслушиваться в слова его матери.
«Я не понравилась ему, — молнией пронеслось у неё в голове, — вот и хорошо, вот и отлично, я скоро уеду домой, и мне будут смешны все эти старики, словно разряженные чучела, проходящие по гостиной и внимательно наблюдающие за мной и сестрой».
Она тихонько шепнула Фрик между двумя вопросами Марии Фёдоровны:
— Ты прекрасна для меня, а все эти господа — смешны.
Фридерика удивлённо взглянула на сестру, и слова старшей вдруг развеселили её. Холодная маска достоинства слетела с её лица, и оно оживилось той непринуждённой весёлостью, что всегда отличала Фрик.
Долгий экзаменующий смотр окончился не так скоро, как хотели бы сестры. Но всё на свете кончается. Уплыли в раскрытые двери Павел Петрович и его высокая дородная супруга, скользнули вслед за ними оба молодых великих князя, и сестры получили коротенькую передышку в виде сытного обеда.
И только после него их позвали к Екатерине...
Великая императрица уже сидела в своей обычной бриллиантовой комнате за обычной партией в бостон. Партнёры её, нахохлившись, ждали её очередного хода, когда в открытую дверь вошли сестры и остановились на пороге.
Екатерина поманила их жестом руки и, когда они несмело подошли к ней, расцеловала девочек: прикоснулась широким ртом к щеке Луизы, а Фрик поцеловала в макушку головы.
— Молодёжь пускай веселится в своё удовольствие, — сказала она придворным, — круглый стол давно не слышал звонкого смеха и шуток.
Луизу и Фридерику усадили за этим огромным круглым столом, стоявшим поодаль от игрального стола императрицы.
Были тут какие-то молодые дамы и вельможи, смущённо жавшиеся к дальним краям стола.
Сёстрам отвели места в центре, как им показалось, и они уселись, смущённые величиной кринолинов. Девочки впервые появились в фижмах — при европейских дворах они уже давно перестали быть в моде, а екатерининский двор всё ещё следовал ветхозаветному елизаветинскому веку...
Вошли и оба молодых князя. Высокие неудобные стулья для них отодвинули прямо напротив Луизы и Фридерики, и оба, непривычно смущаясь и оттого стараясь казаться непринуждёнными и развязными, сразу же обменялись парой незначащих реплик, относящихся вовсе не к играм, в которые они собирались играть, а к лошадям, которые уносили их сегодня на прогулку.
Немного шумная фрейлина предложила играть в почту, а потом в фанты, и Луиза всё время старалась поближе рассмотреть великого князя. Он казался испуганным, стеснительным, не поднимал на неё глаз и ни о чём не спрашивал.
Младший брат был более развязан, но спросил только, какие выезды имеет Дурлахский дом — чёрные или белые.
Луиза сначала не поняла, что он имеет в виду, и, лишь когда Константин разъяснил, что он подразумевает окраску, масть лошадей, слегка улыбнулась.
— Все наши лошади, — легко сказала она, — не чёрные и не белые, а такие, как ваша ленточка на камзоле.
Константин наклонил голову и удивлённо поглядел на коричневый шнур на мундире.
— А я и не знал, — с улыбкой произнёс он, — что мой шнур коричневый.
Все заулыбались, и начало общему разговору было положено.