Весь вечер Луиза провела как на иголках. Она старалась быть остроумной и весёлой и сбить спесь с этих двух молодых господ.
Александр не сказал за весь вечер ни слова, его как будто заменял живой и развязный Константин...
У себя в комнате Луиза упала лицом в подушку и горько разрыдалась: она должна была выполнить свой долг, она должна была начать свою службу в России женой этого неуклюжего и холодного принца, но она не знала, какие слова сказать ему, что сделать, чтобы он обратил на неё внимание.
И в то же время реальная опасность быть отвергнутой была ей в радость и тайное желание.
Ах, если бы случилось то, что могло рассеять честолюбивые планы матери и отца, но наполнило бы её душу восторгом! Ах, если бы Александр сообщил своей бабке, что Луиза ему не нравится...
Но Александр уже не мог противиться своей любимой бабушке.
Он уже дважды отвергал невест, привозимых ему из-за границы, и конечно же Екатерина не потерпела бы его отказа в третий раз...
И 12 ноября 1792 года Луиза написала своей матери письмо:
«Мало-помалу Александр смягчился в отношениях со мной. Игры в Эрмитаже, при малом количестве людей, вечера, проводимые вместе за круглым столом, когда мы играли в почту или разглядывали картинки, — всё это потихоньку подвело нас к сближению вплоть до того момента, когда однажды, вечером (чуть более шести недель после моего приезда), сидя за круглым столом бриллиантовой комнаты, где мы рисовали вместе с другими членами общества, великий князь Александр придвинул ко мне письмо (в форме объяснения), написанное им тут же. В нём говорилось, что с разрешения своих родителей он хотел бы сказать, что любит меня, и спрашивает, согласна ли я принять признание в его чувствах и ответить на них, а также он надеется, что, выйдя за него замуж, я обрету счастье.
Я ответила: если счастье моё находится в его руках, то счастье его навеки. Я буду его любить, он станет лучшим другом моим на всю жизнь, иначе меня ждёт наказание Господне».
Никто не подсказывал Луизе этих слов, она писала Александру искренне, уверенная в том, что и он писал от всей души.
Она была умненькой девочкой и облегчённо вздохнула, когда поняла, что свой долг и свою задачу выполнила хорошо.
А как долго пришлось уговаривать Александра, чтобы он написал эти нежные слова!
Все — мать, отец, Екатерина, Платон Зубов — твердили ему со всех сторон, что лучшей жены он не найдёт: умна, красноречива, искренна и непосредственна, а уж красотой Бог её одарил такой, какая и не снится ни одной другой принцессе на свете, — чудесный овал лица, большие голубые глаза, чудесные волосы чудесного оттенка, а уж как легка и величественна её поступь, как строен её стан...
После многих месяцев уговоров Александр сдался.
Глава четвёртая
Все эти недели, пока шло предварительное знакомство с новой страной, хотя видела её Луиза только из окон Зимнего дворца да шепелевского дома, где их поселили, с новым городом — и его видела Луиза лишь мельком, только сияние Петропавловского шпиля да острую иглу Адмиралтейства, — с новыми людьми, которых она не запоминала, лишь вскользь здороваясь с ними, — всё это время она была больна.
Кашляла — сквозняки и продуваемые насквозь углы дворцов, мёрзлые комнаты, обогреваемые только большими каминами, в которых горели целые брёвна, открытые руки и шея при парадных приёмах действовали на неё тяжело. Но она стойко держалась: при приёмах старалась давить кашель, отходила к тёплым стенкам каминов и печей, подставляя оголённую почти до пояса спину живительному теплу. Хорошо ещё, радовалась она, не было у неё этого отвратительного насморка, которым страдала Фрик — у той вечно текло из носа, красного и распухшего.
Луиза с сожалением взглядывала на Фридерику — воспалённый нос, слезящиеся глаза не позволяли ей держаться прямо и легко. Может быть, поэтому младший великий князь, Константин, смотрел на больную девочку с отвращением и презрением.
Но едва лишь получила Луиза записку от Александра и поняла, что победила, как свалилась в постель. Жар и озноб донимали её, настои и отвары трав плохо помогали — климат в Петербурге словно бы издевался над девочкой, выросшей в тепличном Бадене.
Она стойко переносила свои болезни, старательно пила отвары и настои, рекомендованные придворными докторами, ругала себя за слабость и безволие, но простуда всё не оставляла её, держала тело в слабости, а голову в пылающем жару.
Екатерина только покачивала головой — ей была знакома эта болезнь климата и нервов — и сочувственно вздыхала. Она всё ещё помнила, как сама страдала от холода, когда приехала в Петербург, чтобы понравиться Петру, племяннику великой Елизаветы, и какие усилия делала, чтобы победить болезнь. Но тогда рядом с ней была её мать, ей могла она и высказать всё, что наболело, и получить сочувствие и поддержку. Правда, мать много навредила и самой Екатерине своими легкомысленными повадками и стремлением шпионить в пользу Фридриха Второго, прусского короля, и всё-таки ей приходилось легче, чем теперь этой четырнадцатилетней девочке, к тому же ещё и обязанной наблюдать за младшей сестрой.