Воззвание имело значительный успех в Дареме и в Северном Йоркшире, учитывая время года: пять или шесть тысяч мятежников сплотились вокруг старых знамен Св. Катберта и Пяти Ран Христа, и во многих приходах Библия и Книга общих молитв были осквернены и восстановлены алтари. Графы подняли толпу — но им нужна была поддержка таких же знатных людей, как они сами: их прокламация от 28 ноября была разослана брать-ям-пэрам, с заявлением, что они восстали от имени «высокого и могущественного принца Томаса, герцога Норфолка», Арундела, Пембрука и «многих других, принадлежащих к древней знати королевства»; подчеркивалась также необходимость поставить вопрос о наследстве12. Их восстание было ответственным, представительным, аристократическим.
Этот мятеж часто рассматривался как последнее возмущение феодальной знати, а его тщетность и провал как доказательство заката власти феодалов; эго не так. Поразительно, до какой степени восстание не было восстанием феодалов: девять десятых известных мятежников не были арендаторами вожаков (что неудивительно, так как восстание произошло далеко от центральных владений Невила и Перси), и это было в гораздо большей степени народное движение, чем принято считать. И несправедливо считать его неумелым, поскольку его руководители следовали последовательной стратегии. Графы устремились на юг небольшим маневренным отрядом, чтобы освободить Марию Стюарт из Татбери, а потом, когда ее перевезли в неприступный Ковентри, они вернулись на север, чтобы укрепить свои силы и ждать испанской помощи. Похоже, они намеревались продержаться зиму и предпринять более мощный, поддерживаемый испанцами бросок на юг весной, надеясь, как мятежники с севера всегда надеялись, что юг будет на их стороне и тоже восстанет. Но военачальники королевы были решительнее и удачливее, чем можно было ожидать: они без особого труда собрали войско и, несмотря на зиму, двинулись на север. 15 декабря графы бежали в Шотландию и, за исключением кровавого столкновения в феврале 1570 г. между армией Хадсона и арендаторами Дейкра, восстание закончилось. Но расплата за него была еще впереди.
Когда Сесил узнал, что графы бежали, он написал: «Ее Королевское Величество смогла в это время должным образом испытать все свое королевство и подданных и убедиться в их полной преданности, независимо от религии»13. Он был доволен тем, что восстание не распространилось на все королевство, но почивать на лаврах не приходилось. Пересекающиеся заговоры 1569 г. были крупной угрозой режиму Елизаветы, и если бы они увенчались успехом, картина елизаветинской Англии была бы совсем иной. Произошедшее восстание было чрезвычайно опасным, и если бы правительство Елизаветы допустило хоть немного мелких ошибок (например, вовремя не перевезли бы Марию), могла бы произойти катастрофа. Елизавете очень сильно повезло — хотя бы в том, что, когда восстание началось, Ленард Дейкр был в Лондоне, а восстание в Камберленде опоздало на три месяца. Остальные феодалы на севере заняли выжидательную позицию. Когда графы обратились к Дарби, он заявил о своей преданности королеве, но ничего против них прямо не предпринял; графа Камберленда нигде не было видно, и лорды Маунтигл и Уортон были столь же незаметны. Северная аристократия планировала измену и почти что совершила ее.
Сражавшиеся с мятежниками королевские войска, возглавляемые южными лордами, со своей стороны тоже были угрозой политической стабильности. Южные войска под командованием Клинтона и Уорика превратились в бандитскую оккупационную армию, при этом солдаты занимались грабежом, а военачальники требовали отдать им конфискованные земли повстанцев. Суссекс протестовал, но тщетно, и он видел, что решительное противодействие мародерству приведет только к неприятностям: «Если бы я не считал, что спокойствие моей доброй королевы превыше всего, я бы не допустил, чтобы они издавали победные клики даже на моей навозной куче или поживились хотя бы полупенсом без моего разрешения»14. Ограбление севера обогатило южную знать, а они сами стали опаснее. Дворцовые заговорщики 1569 г. тоже представляли собой угрозу. Норфолк оставался враждебным и честолюбивым: он продолжал плести интриги вокруг Марии Стюарт, как и Арундел и Ламли, и кроме того, вступил в сговор с флорентийским интриганом по имени Ридольфи. Норфолк согласился поднять восстание в Англии, если герцог Альба пришлет испанские войска из Нидерландов, но перехваченные письма привели к раскрытию заговора летом 1571 г. Хотя Елизавета этого не хотела, Норфолка пришлось казнить. Заговоры 1569–1571 гг. и восстание 1569 г. показали, что лишение магнатов милости может привести к недовольству и мятежу. Обычная тактика Елизаветы относительно знати — лучше примирение, чем противостояние — оказалась гораздо безопаснее: в 1580 г. Сесил ей сказал: «Будьте милостивы к своей знати и первым лицам в королевстве, чтобы прочнее привязать их к себе»15.