Королева принимала во внимания притязания знати. Орден Подвязки при Елизавете получали почти исключительно пэры, тогда как при Генрихе VIII почти половину кавалеров ордена Подвязки составляли нетитулованные дворяне. Несмотря на свою хорошо известную бережливость, Елизавета давала пенсии нуждающимся пэрам, чтобы спасти их от позора публичной бедности. Находящиеся в затруднении аристократические вдовы — графини Кент и Килдэр, леди Берг и Ханздон — получали ежегодное пособие. Те представители знати, у которых не было земельных поместий, приличествующих их положению, могли поддерживаться королевой: лорд Говард Эффингемский и безземельный лорд Генри Говард каждый получали 200 фунтов в год, а граф Оксфорд — не имеющий ни денег, ни достоинств — удостоился 1000 фунтов в год. Достоинство знати могло оберегаться и после смерти: иногда Елизавета оплачивала похороны, особенно своих родственников — она дала деньги на погребение маркизы Нортгемптон в 1565 г., леди Ноуллз в 1569, графини Леннокс в 1577 г., лорда Ханздона в 1596 (хотя, несмотря на долгие годы службы Хантингдона на севере, она отказалась заплатить за 1595 г.). Лорд Берли иногда вмешивался, чтобы заставить семьи умерших аристократов заплатить за должные похороны — недостойное завершение не должно было унижать достойную жизнь.
Елизавета сознательно сохраняла социальный статус титулованного дворянства. Как она и сообщила Филиппу Сидни, когда тот осмелился возразить графу Оксфорду, она намеревалась защищать достоинство пэров. Елизавета не хотела подвергать позору представителей знати, что и показывает ее нежелание разрешить казнь Норфолка. Герцога судили 16 января 1572 г., но казнили только 2 июня; дважды запланированную казнь отменяли по приказу королевы, разочаровывая толпу. Берли сказал Вальсингаму: «Иногда, когда она говорит о том, что находится в опасности, приходит к заключению, что правосудие должно свершиться; а потом она говорит о том, что он ей кровный родственник, что он человек высокой чести и т. д., так она говорит»23. Казнь герцога подорвала бы достоинство знати и ослабила представление об иерархии. Но достоинство знати было для Елизаветы не так важно, как величие монархии, и в конце концов Норфолк был принесен в жертву, чтобы смягчить шум в парламенте по поводу суда над Марией Стюарт. Норфолк лег на плаху, но Елизавета и Сесил не проявляли решительности, чтобы доводить до смерти сообщников: Арундел, Ламли и другие были замешаны в интригах и заговорах с 1569 г., тем не менее, после недолгого периода пребывания под стражей им разрешили отдалиться от политики.
По возможности Елизавета мягко обращалась с выступавшими против нее пэрами. Профессор Стоун заметил24, что королева мало что делала, чтобы пресечь войну между аристократическими кланами, которые тревожили столицу. Такие нарушения, как вражда между Оксфордом и придворным сэром Томасом Ниветтом в 1582–1583 гг., прошли безнаказанными, как будто бы знатным лордам убийство могло так же сойти с рук, как и измена. Титулованные особы были заключены в Тауэр за поведение, которое других людей привело бы на плаху — лорд Генри Говард, Генри, граф Нортумберленд и Филипп, граф Арундел, стали вынужденными гостями Елизаветы, хотя два графа умерли в заключении. За понятным исключением предводителя, аристократы, участвовавшие в восстании Эссекса в 1601 г., избежали казни, которой подверглась мелкая рыбешка. Саутгемптону, Ратленду, Маунтиглу и Сандзу чрезвычайно повезло, что они не были казнены, а Бедфорд, Суссекс и Кромвель безусловно были бы уничтожены, если бы так захотела королева. Даже Эссекс получил защиту своей репутации: обвинение заявило, что, благодаря своему честолюбию, он поддался бессовестным интригам своего гнусного советника Генри Коффа, а сам по себе он не был негодяем — и действительно, как может человек знатного происхождения быть негодяем?
Елизавета защищала эксклюзивность ее знати. Ее отказ создавать новых пэров кроме возвышения тех, в ком текла благородная кровь, по-видимому, повышала статус знати, придавая ей дополнительную ценность редкости. Ее политика консервации определенно имела целью поднять престиж существующих пэров, а не ограничить влияние высшей знати в Англии. И действительно, аристократы почти ни в чем не испытывали ограничений: совершенно поразительно, до какой степени Елизавета позволяла им играть политическими мускулами и состязаться друг с другом пагубными средствами из-за должностей и влияния. К опасным людям она относилась как к плутоватым мальчишкам и малолетним прохвостам, как незамужняя тетушка, которая их журила, но на самом деле восхищалась их безрассудными проделками. Елизавета была к ним снисходительна, и она могла себе это позволить: она знала, что она им нужна так же, как они нужны ей. Похоже на то, что перемены в экономике подрывали финансовую независимость знати и вынуждали их искать доходов от должности и политической благосклонности, чтобы поддерживать аристократический стиль жизни.