Впоследствии просить деньги стало труднее. Парламентариев следовало убеждать, что у них мудрая и умелая правительница, которая уже предприняла все, что нужно, и не ее вина, что сейчас не хватает денег. В 1563 г. Бэкон свалил вину за отсутствие денег на важные военные походы в Шотландию и Францию, а затем, в 1566 г., Вильям Сесил вынужден был выдвинуть те же причины, чтобы обосновать дальнейшие требования. К 1571 г. довод о законной необходимости несколько поистерся, и Бэкон доказывал, что субсидию нужно выделить частично в благодарность за достижения королевы — за восстановление Священного писания (хотя он, в частности, ратовал за более радикальное решение); мир свыше десяти лет (он пропустил те войны, которыми оправдывались предшествующие налоги); за то, что она была милосердным правителем (он забыл о жестоких казнях после восстания 1569 г.) — и частично из-за неотложных финансовых потребностей в результате северного восстания (в котором Елизавета была целиком виновата), военной поддержки шотландских протестантов (снова мир!), подготовки против вторжения (но кто спровоцировал Испанию?) и падения таможенных сборов вследствие развала торговли (в чем полностью виноваты были Елизавета и Сесил).
Сэр Вальтер Майлдмей, канцлер казначейства, во многом воспользовался тем же подходом в 1576 г. Сначала он преувеличил серьезность унаследованных от сестры (если Мария не перепутана с Елизаветой, то я этого не понимаю!), затем он подчеркнул успехи правления Елизаветы: мир с соседями, стабильность в стране, всеобщее процветание, «и, что самое важное, мы пользуемся свободой совести, освобожденные от ига Рима, которое перед этим нас так подавляло»5. В конце ему пришлось перечислить несчастливые и неожиданные случайности, которые, несмотря на мудрую политику Елизаветы, привели к лишним расходам и к просьбе о парламентской субсидии. Чтение этих речей почти утешает, поскольку видишь, что министры всегда вводили в заблуждение парламент, а прихвостни всегда лгали, чтобы сохранить лицо своим хозяйкам и хозяевам. Что касается отношений с парламентом, начало войны с Испанией в 1585 г. было выгодно: необходимость налогообложения была очевидна, и представителю королевы не нужно было ерзать от неловкости, когда он просил денег у Палаты Общин.
Елизавете нужны были налоги, и быстро: для нее идеальным был парламент, который давал ей деньги и разъезжался. В 1593 г. сэр Джон Паке-ринг откровенно выразился и по этому вопросу, и по многим другим. Королева не хотела, чтобы парламент работал над новыми законами — их уже и так было чересчур много — или чтобы он обсуждал важные вопросы: «Не тратьте свое драгоценное время на новые и любопытные изобретения, те, которые, какими бы славными они ни казались при первом появлении, все-таки оказываются утомительными в обсуждении и двусмысленными при завершении»6. Лорды и дворянство нужны были не в Вестминстере, но в своих графствах, и идея была ясна — заткнитесь, заплатите и закругляйтесь. Но у некоторых членов парламента были другие идеи и другие интересы. Хотя немногое говорит о том, что бывали требования созвать парламент, а уж если он созывался, его пытались использовать в личных интересах. Были общие законопроекты, проталкиваемые заинтересованными группами, такими как лондонские ремесленные гильдии или провинциальные корпорации, которые хотели принять новый закон в своих интересах, и были сугубо частные законопроекты, которые обычно касались собственности отдельных лиц и представляли попытки разобраться в двусмысленностях и спорах. Такая деятельность пышно расцвела при Елизавете и привела к завалу в законодательстве.
Итак, существовал конфликт интересов: королеве нужны были короткие сессии, которые быстро бы пропускали через парламент правительственные дела, особенно законопроект о субсидиях, но некоторые члены парламента хотели, чтобы учитывались интересы их округов и отдельных лиц. Перед открытием заседания парламента в 1572 г. неизвестный представитель правительства в парламенте (возможно, Томас Нортон) набросал документ с рекомендациями о том, как добиться короткой сессии и не упустить целей правительства: «Если Ее Величество хочет, чтобы сессия была краткой, тогда следует сократить те дела, которые удлиняют сессию», особенно количество местных законопроектов. Но со стороны королевы было бы неразумно издавать прямой приказ, «ибо это может дать повод к возникновению злых намерений, вопросов о свободе Палаты и о том, что им не дают свободно посоветоваться»7. Взамен надо использовать ясные намеки и напоминать, как рискованно продлевать сессию до весны, когда в Лондоне может вспыхнуть чума — угроза, которую открыто использовали в апреле 1571 г., а в июне 1572 г. на нее намекнули.