Ровно через месяц после ужасного преступления Люкени предстает перед судьями. В числе сорока присяжных заседателей — люди различных профессий: электрики, архитекторы, зубные врачи, специалисты рудного дела, садовники. Входят члены судебной палаты. Среди собравшихся — полная тишина. Появляется Люкени. Тщеславный и артистичный, он думает только о том, как произвести на публику наиболее глубокое впечатление[583]. Люкени проходит мимо ложи прессы. «Да, это я», — кивает он и, сияя улыбкой, поворачивается к собравшейся публике. Он кажется удовлетворенным происходящим. Он говорит, тщательно взвешивая слова, сопровождая их заранее продуманными жестами. Луиджи знает, завтра его речь будет напечатана всеми газетами мира. На него не производит никакого впечатления известие о том, что его мать живет в Сан-Франциско, о чем он узнает только во время суда. Он признает содеянное, объясняя причину преступления тяжелым детством, безработицей и заботой о хлебе насущном. А когда глава суда упрекает его в очевидных противоречиях в показаниях, он гордо произносит: «Думайте, что хотите. Я говорю правду». — «Вы не чувствуете раскаяния?», — спрашивает председатель. «Отнюдь». — «Если бы этого не произошло, вы повторили бы свой поступок?» — «Без сомнения». Люкени с триумфом разглядывает публику, наслаждаясь впечатлением, произведенным своими словами, и, не удовлетворившись этим, посылает воздушный поцелуй какому-то незнакомцу в углу. Последнее слово защиты произносит известный юрист, государственный адвокат в суде.
«Этот человек, — произносит он, — пожертвовал свободой своей жизни для дикой радости, которую он выказывает сегодня. Он думает, что надо уничтожать всех, кто не имеет конкретной профессии, полагая, что они наиболее счастливы в этой жизни. А эти «несчастные» и не догадываются, что после смеха и радости их нынешнего существования им уготованы слезы. Ах, Люкени, масштаб удовлетворения вашего самолюбия велик. Вы совершили сенсационный поступок, когда пронзили напильником сердце шестидесятилетней женщины. Это было легко, но Вы были так малодушны, избрав ее своей жертвой». Защитник не может привести иных доводов, кроме возможности Елизаветы обратиться к преступнику с просьбой о пощаде.
Звучит приговор. Пожизненное заключение. Как только его зачитывают, Люкени резко выкрикивает, обращаясь к залу: «Да здравствует анархия, смерть аристократии!»
Убийца верил, что будет осужден и наказан! Какая наивность! Он недостаточно знал свою жертву! Произошло бы убийство, если бы он знал или хотя бы догадывался, как часто эта женщина, символ «богатства» и «исключительности», говорила о смерти, желая умереть быстро, без страданий, далеко от своих родных, чтобы у них не болело сердце, не в постели, а среди созданной Богом природы, столь милой ей? Королева Румынии Кармен Сильва была права. Елизавета, будь у нее возможность, была бы благодарна Люкени. Сейчас, после всего происшедшего, улыбаясь одними уголками губ, она, может быть, с иронией, сказала бы: «Люкени, ты сделал это ловко, совсем как я хотела!»[584]
583
Письмо барона фон Ротенан к князю Хоэнлоэ, описание слушания дела, Берн, 12 ноября 1898 год. Архив министерства иностранных дел, Берлин.
584
После вынесения приговора Люкени еще раз пишет старому знакомому, командиру эскадрона, господину д'Арагону, благодарит за хороший отзыв о нем, предоставленный суду, и обещает быть лучшим заключенным, так же, как когда-то был лучшим солдатом. ««Если я был способен стать убийцей, то я, живой мертвец, буду способен и на это». (Письмо Люкени господину Рамиро де Фера д’Арагону, Женева, 12 ноября 1898 года. АГЖ.) И действительно: два года Люкени является образцом послушания. Его возмущает только то, что он отгорожен от остальных заключенных. Являясь политическим преступником, он лишен общения с ними. Люкени очень ценит лояльное отношение к себе, нс терпит жестокости и грубости, и когда замечает последнее, то у него возникает мысль о сведении счетов с жизнью. Однажды, в феврале 1900 года, он получает банку сардин и ключ к ней; никто не подумал о том, что из этого нехитрого предмета можно изготовить оружие, с помощью которого он и хочет совершить самоубийство. 20 февраля 1900 года, когда директор тюрьмы, господин Перрин, находился у него в камере, у Люкени начинается припадок бешенства. Он поднимает оружие на директора, которое едва успевают выхватить из его рук вовремя подоспевшие надзиратели. Десять дней в одиночной камере были ему наказанием. После этого он ведет себя безупречно, но становится все более раздражительным и нетерпимым. Один из надзирателей тюрьмы грешит спиртным, что выдаст винный запах. Однажды, 16 октября 1910 года, когда он подходит к камере, Люкени говорит ему: «Вы алкоголик. От вас пахнет вином». Возникает ссора. Тюремщик докладывает об этом своему начальнику, господину Фернету. Тот находит, что Люкени, собственно говоря, не совсем прав, и наказывает обоих. Люкени переводят в одиночную камеру и лишают права работы. Это так ужасно для него, тем более, что он нс чувствует себя виновным. Он громко кричит: «Я сказал правду!» и выбрасывает из окна камеры все свои немногочисленные вещи. За это его переводят в одиночную камеру без окон и света. Совершающие ежедневный шестичасовой обход надзиратели не слышит его криков. Вечером господин Фернет отправляется в камеру Люкени, чтобы взглянуть на него, и находит его мертвым, повесившимся на кожаном поясе. (Личный рассказ господина Фернета автору. АГЖ.).