— И чтобы они все знали, что его не было в Тауэре в эту страшную ночь?
— Да, Брекенбери совсем не глуп… Даже если он забыл, — добавил настоятель со странной улыбкой, — как недавно говорил мне, что у него нет родственников, которые жили бы ближе Кале!
Елизавета погрузилась в свои мысли.
— А что за человек этот Тайррелл? — спросила она.
Аббат скрестил руки внутри широких рукавов рясы.
— Я ничего не знаю о нем, — признался он. — Вам могут что-нибудь рассказать только те, кто находился в Тауэре, мадам.
— Но в ту ночь у кого-то были ключи, — медленно произнесла Елизавета.
— Это случилось восьмого августа, — настоятель сказал так, как будто знал, что когда-то настанет время точно назвать эту дату.
— Восьмое августа, — прошептала Елизавета. — Когда дикие розы так сладко пахнут в живой изгороди и заря занимается рано над полями пшеницы… Милостивый Боже, и в такую ночь таким молодым и прекрасным пришлось умереть…
Вдруг она резко отодвинула шахматную доску. Она не могла больше ждать.
— Сэр Роберт уже вернулся? — спросила она почти спокойно.
— Да, сегодня вечером будем ужинать с мэром.
— Я не думаю, что вы сможете…
— Нет, мадам. Хотя он и порядочный человек, сэр Роберт солдат — солдат и верно служит тому, кто ему платит.
Елизавета поблагодарила настоятеля за то, что он уделил ей столько времени.
— Я так тоскую по своему отцу, по беседам с ним, что мне иногда нужно, чтобы человек, подобный вам, поговорил со мною, — объяснила она и хотела присесть, чтобы он благословил ее, но дрожащие колени не держали ее.
— Я всегда к услугам Вашего Величества, — сказал он. Елизавета удивленно посмотрела на него — в его словах звучало что-то кроме обычной вежливости. Он улыбался, но глаза смотрели очень серьезно.
— Величество?! — повторила Елизавета. Она не могла понять, в чем дело. И вдруг она все осознала, и кровь прилила к ее бледным щекам. «Если правда, что мои братья умерли, то я — королева Англии!»
На троне сидел узурпатор, через канал Ла-Манш им грозил претендент со стороны Ланкастеров. Было много толков, которые отравляли существование, — по поводу их незаконного происхождения, толков циничных и лживых. Но ни Глостер, ни бароны-перебежчики не смогут изменить подлинность королевской крови и прав законных наследников короля. Много лет семья Эдуарда IV правила в этой стране, их любили или боялись, но Елизавета знала: все подданные всегда считали, что, если сыновья Эдуарда умрут, не произведя потомства, то она, его старшая дочь, по праву станет королевой Англии.
На какое-то время, даже забыв о скорби, Елизавета Плантагенет погрузилась в раздумья. Она старалась до конца осознать, что изменилось в ее положении. В ее сознании сталкивались ужас и недоумение, чувство ответственности — и страх. Казалось, она изменилась за эти часы и одновременно осталась прежней: словно до поры до времени дремавшей, — и внезапно проснулась.
А через несколько секунд доктор Льюис вышел из спальни ее матери.
— Мадам, я прошу вас созвать своих дам, и пусть они помогут вам немного отдохнуть, — сказал он в своей обычной деловито-властной манере.
Но Елизавета не слышала его. Она думала о том, что теперь не может даже мечтать о милых и любящих молодых людях некоролевской крови и о приключениях, которые больше подходят мальчишкам, чем девицам королевского происхождения!
Теперь ей придется вместо старой одежды молодого короля нести бремя его трудного наследия. И — самое главное и страшное — она больше никогда не увидит ни его, ни Ричарда.
— Мадам, вы как сильный человек перенесли все трудности, — в тоне Льюиса звучали не обычные вежливо-успокоительные нотки привилегированного врача, а подлинное уважение. — Если я в состоянии что-то для вас сделать…
Елизавета пришла в себя — доктор вернул ее к обычной земной жизни. Она вдруг увидела свое отражение в зеркале. Несколько трагических часов изменили ее юный облик. Под глазами легли тяжелые темные тени, а пристальный грустный взгляд обрел холод, как у мифической Медузы Горгоны.
Она чувствовала, что и эти мужчины осознавали ее новое положение. Она была рада, что здесь находится настоятель Вестминстера и слышит ее слова.
— Благодарю вас, доктор Льюис, мне ничего не нужно, — сказала она и жестом отпустила его. — Единственное, о чем я прошу вас: передайте графине Ричмонд, что я выйду замуж за ее сына, если он вернется в Англию и убьет моего дядю Ричарда Глостера.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Генрих Стеффорд, герцог Букингемский, первым услышал страшную весть, когда королевский кортеж достиг Оксфорда. Он был одним из самых уважаемых и сильных баронов северных провинций. Он никогда бы не поверил, если бы ему не доставил эту весть его собственный сын. Даже увидев мрачное лицо Томаса и его забрызганную грязью одежду, услышав от него об убийстве, он все еще никак не мог поверить в реальность свершившегося.
— Я искренне полагал, что такой сильный человек, как Глостер, сможет принести пользу Англии, — повторял он, не переставая шагать по комнате домика, где остановился на ночлег. — Я все время спрашиваю себя: как может выстоять Англия, если ее постоянно разрывают на части ссоры из-за права наследования. И мы тоже уже не можем больше выносить подобное положение вещей. Во время войн погибла половина людей из благородных семейств.
— И вы произнесли речь на первом заседании Совета и предложили ему корону, — заметил Томас. Он не мог простить этого отцу.
— Да, я сделал бы это ради мира в стране, потому что был уверен, что Глостер сдержит свое слово, — заявил Букингем. — Разве он не поклялся мне и Стенли, что не принесет вреда этим несчастным детям!
Томас снял плащ, и устало бросил его на стол.
— Сейчас весь Лондон гудит от вести об их подлом убийстве, — резко сказал он отцу.
Великолепный Букингем осторожно уселся в кресло.
— Эта женщина, Вудвилль, уже знает? — спросил он.
— Да. Говорят, эта весть почти убила ее. Говорят также, что горюющая принцесса…
— Опять только «говорят» да «говорят», — возразил герцог. — А что, если никакого убийства не было?
— Но король ведь не мог не знать!
Седеющий герцог резко повернулся к сыну.
— Осторожно, Томас, — предупредил он, — твои обвинения — это предательство.
Томас пожал плечами и подошел к буфету. Он был в седле с рассвета и умирал от голода.
— Убиты или нет, сэр, но они полностью находились в руках короля, он несет за их судьбу всю ответственность, — сказал Томас, откусывая яблоко. — Мы все прекрасно понимаем, что никто не посмел прикоснуться к ним пальцем. И главное: ни у кого, кроме Глостера, не было для этого веских причин.
— Что я могу сделать? — спросил отец, нарушая воцарившуюся тишину.
— Тебе, наверное, стоит прямо спросить у короля, как поживают сыновья покойного короля? — предложил Томас.
Это казалось таким легким, но на самом деле любой ответ вовсе не отвергал подозрений.
— Существуют вещи, о которых не следует спрашивать короля, — признался человек, на чью помощь Томас надеялся больше всего!
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, старший Букингем попытался пошутить:
— Не ради ли прекрасных глаз принцессы ты мчался сюда изо всех сил, чтобы побудить меня к действиям?
— Какие у меня могут быть надежды? Особенно если это все, правда… Она же старшая дочь короля!
Томас бросил огрызок яблока и подошел к отцу. Им двигала любовь, а не амбиции.
— Да, одно время меня грели надежды, потому что, как мне кажется, ты считал наши притязания по линии Бофортов не менее законными, чем права Глостера, — сказал он с тайной надеждой.