По мнению Елизаветы, он рассуждал очень разумно, в его словах звучала мудрость… предателя. Ей стало не по себе при мысли о предательстве, но она поняла, что было бы более справедливо вспомнить, как в свое время его поставили перед выбором: или заставить себя служить новому королю, или разделить судьбу Гастингса.
— Позвольте мне написать эти письма, — предложила она. — Надеюсь, вы доверитесь той, о ком в основном и пойдет речь в этих бумагах?
Его красивые карие глаза расширились от изумления. Он оторопело смотрел на нее. Она подсказала ему решение, которое никогда раньше не приходило ему в голову, ее предложение слишком заманчиво, чтобы отказаться он него.
— Но очень опасно заниматься такими делами в стенах дворца, — нерешительно сказал он. — Тут нас могут накрыть в любой момент. Ты же понимаешь, что, кроме нас с тобой, должны присутствовать и другие люди. Те, кто обещает поднять войска, обязаны поставить свою подпись на этих документах.
— А где бы вы предложили собраться? — спросила Елизавета.
Сейчас, когда дело приняло серьезный оборот, он заметил, что она может мыслить хладнокровно и практично.
— Не знаю. Если только в какой-нибудь лондонской таверне, которую содержит один из моих людей.
— Тогда давайте отправимся с вами в таверну, — согласилась она.
Стенли с восхищением смотрел на нее. Она молода, отважна, она дочь его друга, думал он, и опасное предприятие, к которому они так давно готовились, показалось ему уже не таким безнадежным. Впереди замаячила блистательная цель, ради которой действительно стоит рисковать жизнью, — своей и людей.
— Но каким образом? — спросил он, как будто не он, а она была организатором заговора.
— Оденусь, как ваш слуга, — не задумываясь, ответила она. — Я однажды уже так сделала, когда пыталась бежать из аббатства.
«Значит, не всегда она была покорной, исполнительной старшей дочерью!» Это было приятной новостью.
— Ну что же, это вполне возможно, — произнес он, разглядывая ее высокую стройную фигуру. — Я найду способ, чтобы передать тебе ливрею одного из моих парней.
Елизавета перегнулась через стол и, преисполненная благодарности, чмокнула его в щеку, а затем с облегчением рассмеялась; он с любовью смотрел на нее, потому что в эту минуту она невероятно походила на своего отца.
— В этом нет необходимости, — сказала она. — Меня сохранился костюм Неда, и думаю, я еще могу влезть в него. Нет, это абсолютно скромное одеяние, оно не бросается в глаза, уверяю вас! Так что дайте мне только значок с орлом от ливреи одного из ваших слуг.
Итак, она снова раскрутила свои золотые пряди, чтобы они ровно, без завитушек, падали ей на плечи, и надела скромный черный костюм старшего брата; но на этот раз она не была одинока и не чувствовала страха. Несмотря на то, что ее задели слова Стенли о женской болтливости, она вынуждена была посвятить в свои планы Метти, потому что в любом случае кто-то должен был запереть за ней дверь и отвечать всем, кому вздумается заглянуть к ней, что госпожа приболела и спит.
А на внутреннем дворе ее ждал Хамфри Брэртон с оседланной лошадью. На фоне закатного неба причудливо вырисовывались очертания крыш и шпилей Лондона, и, оказавшись на улице, она вспомнила, что пользуется огромной любовью народа, что у нее прочный тыл, и потому она просто обязана изменить судьбу этой страны! Жаркий день был позади, с реки дул легкий свежий ветерок, и они быстро скакали по Черинг-Виллидж. Когда они миновали Лад-Гейт и увидели строения Сити, Брэртон замедлил у постоялого двора, на двери которого кто-то вывел мелом когти орла. Он не рискнул помочь ей спешиться, но позвал конюха, чтобы тот принял их коней, и стал подниматься по лестнице впереди нее.
В маленькой душной комнате с задернутыми шторами было полно людей, которые вполголоса возбужденно переговаривались друг с другом. Все дружно повернулись, как только в проеме низкой двери вслед за Брэртоном появилась Елизавета, и с этого момента она уже перестала играть роль пажа. Лорд Стенли отделился от остальных, склонился на одно колено и поцеловал ей руку. Брэртон с обнаженным мечом остался стоять у запертой двери. Среди собравшихся Елизавета узнала сторонников Ланкастеров, кое-кого из присутствующих она не ожидала тут увидеть.
На столе горели свечи и лежала чистая бумага: вероятно, теперь они окончательно утвердились в своих планах и не желали отступать. Елизавета в своем смешном мальчиковом костюме села за стол и начала под их диктовку писать письмо Генриху Ланкастеру. Когда они стали называть даты и пункты сбора, она наконец полностью осознала всю серьезность их замыслов. И сама она, обещая Ланкастеру выйти за него замуж, оказывалась центральной фигурой заговора. Никогда еще она не испытывала такой благодарности к родителям, которые не поленились дать ей образование. Красивым четким почерком она сообщала сведения о войсках, снабжении, возможных местах высадки и, покончив с этим, положила на стол запечатанное письмо, которое она решила передать ему лично от себя, — любовное послание девушки, умолявшей его приехать к ней. Она сняла с пальца кольцо.
— Прошу вас, Хамфри, вручите все это графу Ричмонду от меня лично, — обратилась она к Брэртону, которому предстояло взять на себя опасную миссию гонца.
У нее сохранились самые смутные воспоминания о том, как они возвращались в Вестминстер. На этот раз она ехала вместе с лордом Стенли и остальными. После духоты в переполненной людьми комнате свежий воздух подействовал на нее опьяняюще. Было темно, и, кроме отдельных освещенных окон, только звезды, сияющие над покатыми крышами домов, указывали им путь по узким лондонским улочкам. Елизавете было и страшно, и радостно при мысли о том, на что она решилась. В ее голове проносились торжественные фразы, прозвучавшие в той комнате: «В стране воцарятся мир и процветание», «Алая и Белая розы, наконец объединятся». И вот звучит проникновенный голос ее матери: «Теперь мои сыновья будут отомщены!» И вспоминается вкрадчивый голос Маргариты Ричмонд, расхваливающей своего сына: «Он упорный, способный и добрый». Будет ли он добр к ней, своей жене? Направляясь к дому при свете звезд, она почувствовала себя королевой, хотя ехала вместе со Стенли под видом о пажа. Она готова взять в свои руки верховную власть. По доброте душевной она предложила Генриху Тюдору все, что у нее есть, представляя его себе сказочным рыцарем, который приедет и освободит ее. Взглянув на свою руку, держащую поводья, с которой она сняла кольцо, Елизавета подумала: «Этой ночью я, возможно, изменила судьбу Англии».
Но когда перед ними выросла темная громада дворца, Елизавета несколько сникла. Заметив свет в личных апартаментах короля, она впервые вспомнила о Ричарде. Не как о представителе правящей династии, а как о человеке. О человеке, с которым она общалась и которого сейчас предала. И возможно, это грозит ему смертью. Как и она, он был йоркистом, а не ланкастерцом. «А если когда-нибудь выяснится, что он непричастен к смерти моих братьев?» — нашептывала ей ее придирчивая совесть. А что, если Нед жив и скрывается сейчас где-нибудь? Выходит, она и его лишит возможности занять трон, принадлежавший ему по праву. Не получится ли так, что всю свою жизнь она будет раскаиваться в сегодняшнем поступке?
Узнав лорда Стенли, стражник отдал честь. Из караульной комнаты выскочили солдаты, на ходу застегивая ремни. Конюхи подбежали к лошадям, и заспанный слуга принес факел. Елизавета, у которой от езды верхом онемело все тело, буквально вывалилась из седла.
— Эй, мальчишка, держи мою шляпу и перчатки! — крикнул Стенли, чтобы дать ей возможность оставаться рядом с ним, когда они проходили в ворота. А потом он грубо толкнул ее к черной лестнице.
— Быстро наверх — и в постель, иначе наутро вообще ничего не будешь соображать! — громко приказал он, чтобы все слышали.