— Это правда, мадам, — согласился Гастингс, вспоминая, как она и ее милые дети должны были скрываться в церкви, когда восставшие Ланкастеры недолго были у власти после победы у Еджкоута. — Но вы не подумали, что, если люди увидят молодого короля под охраной такой мощной армии, они снова вспомнят те времена? Разве вам непонятно, мадам, что нельзя действовать так, как будто имеются какие-то сомнения в том, что он законный король?
Королева замолчала — она поняла свою ошибку. Сейчас она не то чтобы боялась Ланкастеров — ее душу точило смутное недоверие к ним, о котором она, конечно, не решалась сказать вслух. Не смогла она сказать этим хорошо настроенным к ее сыну людям, что понимает: если бы предложение о лучниках исходило не от Вудвиллей, то и они не стали бы возражать.
В этот момент заговорил мэр Лондона. Он поддержал Гастингса, человека, который много сделал для развития торговли в Лондоне.
— Пусть милорд Риверс привезет короля, и я буду отвечать за прием, который окажут горожане нашему милому Эдуарду, — прямо заявил он.
— Но я боюсь, Ваше Высочество, что вид армии, состоящей из голодных людей с севера и из Уэльса, которая будет защищать короля от нас, может привести к тому, что народ просто закроет ворота города. Население слишком хорошо помнит, как было съедено их продовольствие и были подожжены их дома во время битв лордов в годы гражданской войны.
— Итак, мы обо всем договорились, — заключил архиепископ Йоркский.
Двадцать усталых мужчин проворчали о своем согласии. Воля женщины не смогла пробить барьеры их длительного недоверия и ревности к ней.
«Они все такие умные. Но, Господи, пусть они поймут, что в этот раз она абсолютно права!» — молилась принцесса, которую никто из них, казалось, вообще не заметил в тени, у окна.
Когда Елизавета открыла глаза, они увидела, что мать встала. Она перестала разыгрывать жесткую женщину.
— Милорды, если я в прошлом вмешивалась в некоторые дела или старалась чересчур продвинуть членов своего семейства, прошу вас забыть об этом, — произнесла она. — В том, что вы сказали, много мудрости, но иногда у женщины бывают предчувствия, превосходящие мудрость. Я…
В какое-то мгновение она чуть не высказала им полную правду, но имя человека, которому она не доверяла, было настолько выше подозрений, что она не могла назвать его, и поэтому произнесла совершенно иные слова.
— У меня есть Главная Печать, — закончила она, поднимая символ власти, лежавший на столе перед нею. — Мой сын еще не достиг совершеннолетия, и от его имени я могу отдавать приказания. Я еще раз прошу вас, милорды, вызвать верных ему лучников!
Несколько секунд казалось, что Совет, поверив в ее искренность, может согласиться. Но Стенли заговорил, стремясь упредить этот момент, он даже не особенно старался выбирать выражения. А потом Гастингс вышел вперед, чтобы отдать другой приказ перед поднятой Печатью.
— Мадам, вы позволяете вашим женским предрассудкам возобладать над здравым смыслом, — без обиняков заявил он. — Вы же не считаете на самом деле, что я или кто-то из нас может нарушить нашу присягу королю, которого мы любили и которому верно служили? Или не обеспечить безопасность его сыну?
Королева могла не знать, что в отсутствие герцога Глостера никто не смог бы спорить с ней… Но и в его отсутствие ее попытка взять власть в свои руки явно не удалась. Всеобщее несогласие с ней быстро обратило ее надменность и властность в жалость к себе. Увы, в ее жилах текла королевская кровь, которая могла бы помочь ей настоять на своем…
— Итак, Совет не поддержал мои просьбы, — заявила она. — Я молю Бога, чтобы никто из присутствующих не дожил до того времени, когда он вынужден будет пожалеть об этом.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дождь стучал в украшенные витражами окна гостиной настоятеля Вестминстерского аббатства. Время от времени большая капля срывалась с дымохода высоко под потолком и с меланхоличным звоном падала на ветки, украшавшие гостиную в честь Праздника весны. Высокие свечи мигали от дуновения воздуха, проникающего через дыру в стене: через нее слуги проносили мебель и сундуки с одеждой из соседнего дворца. На полу, на тростнике, расположилась королева. Она пристально смотрела вперед, почти не замечая беспорядка, и ее светлые волосы, в которых когда-то так быстро заплутал молодой король, свисали, закрывая ее подобно волшебному плащу.
Елизавете было нестерпимо видеть мать сидящую здесь на полу, такую отчаявшуюся. Почти так же нестерпимо было смотреть на великолепный гроб отца, — правда, отца она любила гораздо больше.
— Бесс, ты помнишь, как мы веселились на Майский день, когда скрывались в церкви прошлый раз? — спросила Сесиль, рассеянно срывая с веток пожухшие листочки. Пятнадцатилетняя Сесиль происходящие здесь события воспринимала болезненно, почти так же, как тот факт, что дядя Глостер посадил дядю Риверса и их сводного брата Грея в тюрьму в замке Понтефрект.
— Мы в любом случае не могли бы справлять Майский праздник, потому что умер наш отец, — напомнил ей Ричард. Он взглянул на них, оторвавшись от книги, которую читал, лежа на животе рядом с королевой.
— Все спокойно в монастыре! Все спокойно в монастыре! — повторяла маленькая розовощекая Кэтрин, танцуя вокруг негоревшего очага и поддерживая широкие юбочки. Для нее и для восьмилетней Энн все перемены в жизни казались просто новой игрой.
Только Елизавета понимала, что ее мать так убивается не по поводу безопасности своих дочерей и не из-за собственного покоя, а из-за того, что Эдуард находится в руках Глостера.
Каждый раз, когда Ричард пытался вскочить и присоединиться к игре младших сестер, рука королевы-матери тянулась к нему и ласкала, не отпуская от себя.
— Пока я держу их в разных местах, они оба в безопасности, — не единожды повторяла она.
Ее искусная стратегия была ответом на все плохие новости. Безумно волнуясь по поводу судьбы своего брата и сына Грея, она ночью подняла всех детей от второго брака с постелей и умолила аббата предоставить им пристанище. Он, бедняга, не считал возможным, чтобы они делили помещение с жуликами, которые скрывались в церкви от возмездия, и отдал им свой прекрасный зал. Он и представить себе не мог, что королева так поспешит перебраться в аббатство, что даже велит сломать стену, чтобы никто не видел, куда они уехали. Ее маневр был весьма неожиданным. Доброму и доверчивому аббату он показался совсем не обязательным, потому что молодой король уже ехал на юг под присмотром дяди. Он уже был провозглашен королем в Йорке согласно приказу Глостера. Но королева не доверяла никому, и ей казалось, что если она будет держать своего младшего сына там, где до него никто не сможет добраться, то они будут в безопасности. До тех пор пока будет в безопасности Ричард, бессмысленно как-то вредить Эдуарду — и даже лишать его короны.
Елизавете иногда казалось, что мать просто помешалась на кознях Глостера.
— После того как он написал тебе такое теплое письмо, где выражал свое сочувствие по поводу смерти отца, ты же не можешь думать, что он хочет навредить кому-нибудь из нас? — несколько раз повторяла ей Елизавета.
— Не станет вредить? — вспыхнула королева. — Он посадил в тюрьму моих родственников!
— Мадам, может, он просто держит их там, так как решил, что они вмешивались не в свои дела или действовали слишком поспешно? — спросила дочь.
Но королеву было невозможно урезонить.
— В какой спешке он может обвинять, если сам полетел на юг, как стервятник, чтобы перехватить их в Нортгемптоне?
— Мне интересно, как дядя Глостер смог проехать на сто миль больше, чем дядя Риверс, и прибыть в одно время с ним в Нортгемптон? — спросил Ричард, закрывая книгу.
— И он не мог получить так быстро все сведения, — задумчиво добавила Елизавета, — если только граф Нортумберленд или кто-то еще не предупредили его.
— Ваш отец говорил, что Глостер может заставить своих людей сделать для него все, что угодно. Они могут неделями идти вперед и вперед без сна и пищи. И он сам тоже может обходиться без сна. На него это похоже, стоит только посмотреть на его физиономию! — продолжала негодовать королева. — Что значит лезть не в свое дело? Ты просто глупа, Бесс. Разве Совет не приказал моему брату привезти короля? Все было решено на Совете.