Кардинал Дюбуа, ведавший иностранными делами, не преминул оказать через своего посланца (Кампредона) некоторое давление. Мол, прежде чем заговаривать о браке, России надлежит пересмотреть как свои экономические отношения с Францией, так и свою политику на севере{53}. Заключив в этот период (1720-е годы) союз с Англией, Франция пеклась об усилении влияния последней в странах Центральной и Северной Европы, то есть в Дании, Ганновере (курфюршестве Георга I) и недавно выступившей на мировую арену Пруссии. Царь же благодаря своим победам ставил палки в колеса британской торговле на Балтийском море и активно вмешивался в германские дела: он выдал своих племянниц за герцогов Мекленбургского и Курляндского и приготовился защищать право голштейнского герцога на Шлезвиг, в то время как Англия и Франция в этом споре поддерживали Данию. Людовик XV (то есть в данном случае регент) и кардинал Дюбуа не могли испортить добрые отношения с Лондоном в угоду этой обнаглевшей России, претендующей на не подобающий ей статус и территориальные преимущества. Пусть царь сначала поладит с Англией! Это было столь немыслимое предварительное условие, выдвинутое Дюбуа, что Сен-Симон без колебаний охарактеризовал его как «непоправимое разорение», ибо торговым сношениям Франции и России этот поворот событий наносил долговременный ущерб{54}. Проекту династического брака Версаль, таким образом, противопоставил соображения глобальной политики, основанные на интересах союзников, пусть не слишком надежных, но служащих ему в ту пору единственной опорой в противостоянии извечному врагу — Австрии Габсбургов.
Что до безумных мечтаний Петра Великого, позволительно спросить себя: возможно ли, чтобы он всерьез замышлял породниться с католиком Бурбоном? Выбор столь блестящего жениха, вероятность, а точнее, неизбежность отказа — не пряталось ли за этим диковинным сватовством потаенное желание, чтобы дочь осталась с ним? Елизавета, без сомнения, была осведомлена обо всех этих переговорах, в которых ее мать принимала самое энергичное участие. В свои двенадцать лет она жила беспечно, как свойственно этому возрасту, и, разумеется, в мыслях не имела покинуть свою страну ради этой далекой Франции, о которой она не знала ничего, кроме отголосков модных веяний, долетавших до Санкт-Петербурга.
Для своей старшей дочери Анны царь выбирал партии поскромнее, но расчетливости при этом проявлял не меньше. В 1713 году семейство герцогов Готторпов обратилось к Петру с просьбой защитить его земли в Шлезвиг-Голштейне, куда вторглись датчане. Поначалу этот их демарш не вызвал никаких последствий. Но несколько лет спустя Карл Фридрих, герцог Голштейн-Готторпский, племянник покойного Карла XII, решился воззвать к царю о помощи в надежде отстоять свои права на шведский престол пли на худой конец хотя бы получить обратно часть своих владений; а он взамен женится на Анне Петровне. Царь пригласил герцога в Санкт-Петербург в январе 1721 года, когда Ништадтские мирные переговоры еще только-только начинались. Прибытие в Россию законного претендента па стокгольмский трон давало Петру мощный козырь в переговорах со шведами: это позволяло русским дипломатам прибегнуть к особенно сильному нажиму, чтобы добиться мира на выгодных условиях. Карл Фридрих быстро понял, что он не более чем марионетка в руках гостеприимных хозяев, но без их помощи у него не было ни малейшего шанса вернуть свои отторгнутые земли. Итак, он решил остаться в русской столице. Несмотря на прискорбное экономическое состояние его земель, само их расположение представляло стратегический интерес. Киль являл собой решающий этап торгового пути к западным ганзейским городам, позволяющий избежать провоза российских товаров через Эресунн и сопряженной с ним высокой пошлины. Петр ловко использовал ситуацию: группировка семейства фон Голштейн (в России именуемого Голштейнским) прибрала к рукам земли, бывшие в ведении стокгольмского риксдага, и права Карла Фридриха на корону вскорости были признаны. Наконец в феврале 1724 года царь заключил со шведами оборонительный союз; согласно одному из параграфов договора, предполагалась реституция Шлезвига его немецкому правопреемнику. Чтобы обеспечить гарантии мира, Петр сделал наилучшую уступку: официально пообещал герцогу Голштейн-Готторпскому руку своей дочери Анны. Брачный контракт был подписан 5 декабря 1724 года; он обусловливал для герцога покровительство России{55}. Старшая из царевен Романовых в отдельном пункте договора отказывалась от наследства своих предков. Свадьбу наметили на будущее лето.